Нет, сэр, правы.

Хорошо. Вряд ли ты из тех, кто оставит иностранной державе землю, за которую сражались и умирали американцы. И помяни моё слово. Если американцы — ты, я и нам подобные, кто серьёзно относится к своей стране, не так, как эти тряпки в Вашингтоне, которые только штаны просиживают, — не начнут действовать, в один прекрасный день над Мексикой — и я имею в виду всю страну — взовьётся флаг какой-нибудь европейской державы. И никакая доктрина Монро[27]не поможет.

Голос капитана зазвучал тихо и напряжённо. Склонив голову набок, он смотрел на мальца вполне доброжелательно. Тот потёр ладони о коленки грязных джинсов и бросил взгляд на сидевшего рядом. Но вербовщик, похоже, заснул.

А седло? спросил малец.

Седло?

Да, сэр.

У тебя нет седла?

Нет, сэр.

Я понял, что у тебя есть лошадь.

Мул.

Понятно.

У меня есть седло на муле, но от него мало что осталось. Да и от мула немного. Он сказал, мне дадут винтовку и лошадь.

Это сержант Трэммел сказал?

Не обещал я ему никакого седла, возразил сержант.

Найдём мы тебе седло.

Я говорил, что мы могли бы справить ему одежду, капитан.

Верно. Хоть мы и нерегулярные войска, но не хотим же мы выглядеть как шваль какая-нибудь, верно?

Верно, сэр.

У нас и объезженных лошадей больше нет, добавил сержант.

Объездим.

Того старикана, что так здорово их объезжал, больше нет.

Знаю. Найди ещё кого-нибудь.

Есть, сэр. Может быть, этот умеет объезжать лошадей. Когда-нибудь объезжал лошадей?

Нет, сэр.

Меня можно не называть «сэр».

Да, сэр.

Сержант. Капитан слез со стола.

Да, сэр.

Запиши этого малого.

Лагерь располагался на окраине города выше по реке. Заплатанная палатка из старого повозочного брезента, несколько хижин-викиапов из веток, за ними — загон в форме восьмёрки, тоже с плетёной оградой. В загоне угрюмо стояли под солнцем несколько маленьких пёстрых мустангов.

Капрал! крикнул сержант.

Нет его здесь.

Сержант спешился, большими шагами подошёл к палатке и откинул полотнище. Малец остался верхом на муле. На него изучающе смотрели три человека, развалившихся в тени дерева.

Привет, сказал один.

Привет.

Новенький?

Да вроде.

Капитан не сказал, когда мы уедем из этой вонючей дыры?

Не сказал.

Из палатки вышел сержант. Где он?

В город отправился.

В город, значит, отправился, повторил сержант. Иди сюда.

Один из лежавших поднялся, не спеша подошёл к палатке и встал, заложив руки за спину.

У этого малого никакой экипировки, сказал сержант.

Тот кивнул.

Капитан выдал ему рубашку и немного денег, чтобы починить сапоги. Нужно раздобыть ему лошадёнку и седло.

Седло.

Можно продать этого мула и купить какое-никакое.

Взглянув на мула, тот опять повернулся к сержанту и прищурился, потом наклонился и сплюнул. За этого мула и десяти долларов не дадут.

Ну, сколько дадут, столько дадут.

Ещё одного бычка укокошили.

Даже слышать об этом не хочу.

А что я могу с ними поделать?

Капитану говорить не стану. Он будет так вращать глазами, что они у него на землю вывалятся.

Другой снова сплюнул. Ну, как ни крути, это божеская правда.

Займись-ка этим малым. Мне пора.

Хорошо.

Больных нет?

Нет.

Слава богу.

Сержант забрался в седло и легонько тронул лошадь поводьями. Потом оглянулся и покачал головой.

Вечером вместе с двумя другими рекрутами малец отправился в город. Выбритый и помывшийся, в синих плисовых штанах и полотняной рубахе, подаренной капитаном, он выглядел совсем другим человеком — только сапоги прежние. Маленькие пёстрые мустанги, на которых ехали его спутники, ещё сорок дней назад были дикими и носились по равнине. Теперь они то и дело шарахались, переходили в галоп и клацали зубами, как черепахи.

Подожди, ещё получишь такую же, сказал второй капрал. Вот повеселишься.

Нормальные лошади, отозвался другой.

Там ещё есть парочка, так что и тебе подберём.

Малец на своём муле смотрел на них сверху вниз. Они ехали по бокам, как эскорт, мул рысил с поднятой головой и нервно косил глазами.

Любая воткнёт тебя головой в землю, заключил второй капрал.

Они проехали через площадь, запруженную повозками и скотом. Тут были и иммигранты, и техасцы, и мексиканцы, и рабы, и индейцы липан, но даже в таком баснословном окружении выделялись группы индейцев каранкава, высоченных и суровых, с раскрашенными синим лицами, с шестифутовыми копьями в руках, почти голых татуированных дикарей, про которых говорили, что они не прочь полакомиться человеческим мясом.[28]Натягивая поводья, рекруты свернули у здания суда и миновали высокие стены тюрьмы, утыканные по гребню битым стеклом. Оркестр на Главной площади настраивал инструменты. Всадники свернули на улицу Садинас, где за игровыми притонами и закусочными располагались целые ряды крошечных палаток и глинобитных мастерских мексиканцев — шорников, торговцев, сапожников, заводчиков боевых петухов. Мула собирался продавать второй капрал, который был родом из Техаса и немного говорил по-испански. Другой парень был из Миссури. Вымытые и причёсанные, в свежих рубашках, оба пребывали в хорошем настроении. Каждый предвкушал вечер выпивки, а возможно, и любви. Сколько юнцов возвращалось домой холодными трупами после таких вот вечеров и таких планов.