— Ты всегда была слишком независимой, — проворчала мама — Наверное, просто не хочешь, чтобы мы толпились в этой твоей квартире. Знаешь, Джессика, придет день, и ты поймешь, что тебе нужен в жизни близкий человек. Ты не можешь всегда все делать сама. И твой брат такой же — уехал в Новую Зеландию. Не понимаю, почему вы не могли остаться здесь и вести обычную спокойную жизнь.

Я вздохнула. Меньше всего я сейчас нуждалась в материнской нотации о моем образе жизни. Она считала, что я так много работаю только потому, что не могу ни с кем наладить серьезные отношения.

На другом конце провода немного помолчали, потом я услышала:

— А тот молодой человек, который отвез тебя в больницу? Надеюсь, ты его поблагодарила?

Перед глазами возник образ Дэна, и я невольно улыбнулась.

— Мама, я не ребенок. Конечно, я его поблагодарила.

— Что ж, если ты не хочешь, чтобы мы приехали… — Мама свернула разговор. — Передаю трубку папе, он хочет с тобой попрощаться. Береги себя, Джессика, и помни: ты не супергероиня. Если почувствуешь себя плохо, позвони нам.

— Да, мам. Пока.

Трубку снова заполнил добрый папин голос:

— Если станет плохо, сразу же звони, золотце. Ты ведь знаешь, мы с мамой тут же примчимся…

— Я знаю, папа. Обещаю, что позвоню, если понадобится.

— Пока, золотце. Береги себя.

— Пока, пап.

Я положила трубку и пошла на свою крохотную кухню, чтобы включить чайник. Разговор с родителями всколыхнул во мне старое желание доказать им мою самостоятельность, особенно матери, которая считала, что я напрасно проживу свою жизнь, если не заведу себе хорошего среднестатистического парня и не рожу от него двух тире четырех детишек, на радость бабушке и дедушке. Вот только я не была готова к подобным подвигам. Меня интересовала лишь карьера. Я хотела получить степень и состояться в этом мире; стать настоящим профессионалом своего дела, а не просто чьей-то женой и матерью. Быть может, маме ничего больше не нужно было для счастья, но я хотела от жизни большего.

Остаток дня прошел в приятных хлопотах. Я полила цветы, обрезала несколько засохших веточек на бегонии, цветущей в ящике на окне, приготовила себе и Фрэнки ужин, приняла ванну и рано легла спать. Утром я собиралась непременно отправиться на работу, если буду нормально себя чувствовать. В понедельник в офисе всегда много дел, и мне не хотелось подводить босса.

В кровати я долго ворочалась. Я привыкла спать на боку, а ожог на плече был довольно ощутимым, даже мягкая ткань пижамы натирала его. Усталость давала себя знать, глаза резало так, словно в них песку насыпали, но мозг отказывался засыпать. Я постоянно вертелась, каждый раз тревожа воспаленное плечо, в памяти то и дело всплывали картинки из того странного сна, и я снова и снова спрашивала себя: откуда в моем воображении появилась эта семейка фантомов. Наверное, я все же задремала, потому что вскоре проснулась, и сон стал расплывчатым и стертым.

Открыв глаза, я села в кровати и недоверчиво огляделась вокруг. Потом посмотрела на свою левую руку и сразу же увидела тонкую полоску обручального кольца, блеснувшую под тонким пластырем, который удерживал на тыльной стороне ладони полую трубку с резиновой пробкой на конце. Я заметила, что капельницу от трубки отсоединили.

Шок проявляется по-разному. В моем случае он вылился в приступ истерического смеха. Я сидела и глупо хихикала. Сквозь судорожные всхлипы я пыталась убедить себя, что вижу тот же сон. И в этом нет ничего смешного. Скоро я проснусь, и эта комната исчезнет. Я крепко зажмурилась и попыталась снова уснуть, но сознание было совершенно ясным.

Было тихо, слышалось только мое хриплое дыхание; плечи вздрагивали от беззвучного панического смеха. Я машинально отметила, что больше не подсоединена к электрокардиографу, теперь он тихо стоял за кроватью. Внезапно мой смех оборвался, и я совершенно отчетливо осознала, что помню с точностью, когда медсестра убрала капельницу.

Я могла дать голову на отсечение, что капельницу убрали около половины третьего ночи. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно, даже пот прошиб. Я начала судорожно прокручивать события назад. Спать я легла рано, около восьми. Примерно час ворочалась, значит, уснула вскоре после этого. Если дома было четверть десятого вечера, значит, здесь — четверть десятого утра?

Оглядевшись, я нашла кнопку вызова и нажимала на нее до тех пор, пока не появилась взволнованная сестра Салли.

— Слава богу, наконец-то вы проснулись! — воскликнула она и засуетилась вокруг меня, взбивая подушки и поправляя простыни. — Я уж хотела вызывать доктора Шакира. Два часа я пытаюсь разбудить вас. Как же вы крепко спите, Лорен.

— Который час? — спросила я.

Она взглянула на часы.

— Двадцать минут десятого. А вы еще не завтракали.

— А когда убрали капельницу?

— Точно не могу знать, дежурная медсестра сказала, что под утро закончился раствор и она убрала капельницу.

— Не могли бы вы посмотреть записи? — настаивала я. — Пожалуйста.

Она испытующе взглянула на меня, словно удивляясь моему интересу, но кивнула и быстро ушла. Как только сестра Салли удалилась, я порылась в тумбочке — она снова стояла на прежнем месте справа от кровати — и нашла газету, которую накануне принес Грант. Газета была воскресная, значит, вчера действительно было воскресенье, 19 октября. Если время здесь не такое запутанное, как все остальное, то сегодня понедельник. Во рту у меня пересохло, ладони вспотели. Я постаралась выровнять дыхание, мечтая только об одном — исчезнуть из этого кошмарного места.

Неся поднос с завтраком, в палату вернулась сестра Салли и сообщила, что капельницу убрала ночная дежурная в два тридцать ночи.

— Ваш муж и дети приедут через полчаса, — радостно продолжала она, не сознавая, какое отвратительное чувство неизбежности вызвали во мне ее слова. — Я думала, что сегодня утром вы примете душ, раз уж убрали капельницу, но теперь отложим это до ухода вашей семьи. Зато вы сможете встать и обойтись без кардиомониторов и судна, а это — шаг в правильном направлении.

— Верно, — без энтузиазма промямлила я, тыкая в пересушенный тост.

Мне хотелось закричать ей, что в моей другой жизни я вовсе не такая беспомощная. Молния почти не задела меня, Джессика вернулась домой и прекрасно себя чувствует. А это — шаг в направлении, куда мне вообще не хочется шагать.

Грант пришел, когда я чистила зубы — для этого Салли прикатила к моей кровати тележку и поставила на нее пластиковую миску.

— Вчера вы были так слабы, я даже не надеялась, что это вам сегодня понадобится, — объяснила она.

— И вы не хотели загромождать палату, если меня снова придется подключать к приборам, — пробормотала я.

Она пристально посмотрела на меня, уперев руки в боки.

— Ну и это тоже.