И вот под руку с Джеком молодая жена встречала старых знакомых, улыбалась подругам (подругам?)… которые либо смотрели на нее с завистью и не останавливались, либо проходили мимо, делая вид, что они не знакомы… Жизнь… Корин еще крепче вцепилась в руку Джека, а он все ворчал, что не любит ярмарки. Вообще и в частности. Но он был влюблен и делал над собой усилие «ради тебя, моя красавица». Он купил ей жареную картошку, сахарную вату и – наконец – красивое красное яблоко, на котором (кто знает, почему) крошечный паучок пытался вытащить лапки из глазури.

– Посмотри, Джек!

– Что?

– Вот! Паучок! Он прилип!

Джек взял яблоко и раздавил насекомое пальцами. Безжалостно, не дав ему ни единого шанса. Вокруг было так шумно, что Корин не могла услышать хруст панциря, но каким-то странным образом этот хруст больно отозвался у нее в ушах.

– Держи, – сказал Джек, возвращая ей палочку с яблоком.

Но Корин выбросила яблоко.

– Я больше не хочу есть.

Джек покачал головой и остановился возле тира. Он один за другим прострелил все воздушные шарики, метавшиеся в слишком тесной клетке, словно обезумевшие птицы, и под аплодисменты зевак, украшенного татуировками хозяина тира и его прыщавого сына унес гигантского страуса, которого выбросил, как только появилась возможность.

– Зачем? Он такой хорошенький!

– Я не желаю таскаться с курицей.

– Это не курица, это страус!

– Дурацкая птица. Толстая и уродливая. Разве наш сын захочет играть с такой ужасной штукой?

Плюшевая игрушка была страшненькой, да, но забавной. Корин была бы рада подарить ее своим маленьким братьям, которые уготовили бы страусу куда более интересную судьбу, чем финальный полет в мусорный бак. Или Тимми, который хотел облететь весь мир. Вот только страусы не летают. Они умеют лишь прятать голову в песок. «Джек прав. Страус – это глупо».

– Идем! Мы возвращаемся.

– Джек! Пожалуйста, мы еще не были на американских горках!

– Я не люблю американские горки.

– А я обожаю! Пожалуйста! Ну пожалуйста, Джек!

Корин настаивала и тянула мужа за руку. Ее охватило непреодолимое желание вновь испытать чувство, когда тебя уносит волшебная сила, позволяющая увидеть тысячи восхитительных вещей. Все останавливается в тот момент, когда хочется еще и еще, и приходится снова бежать за билетом. Она улыбалась и умоляла. Джек сдался. Она смеялась. О, как она смеялась. И кричала от страха и радости. Ее волосы развевались на ветру. На несколько минут она почувствовала себя свободной…

Но Джек не захотел покупать второй билет.

Они спускались с горки так быстро, что Корин поскользнулась. Молодой человек, который шел следом, успел подхватить ее. Рефлекс. Парень вежливо улыбнулся. Корин тоже улыбнулась. Джек схватил парня за плечо.

– Не смей прикасаться к моей жене! И смотреть на нее тоже не смей, понял?

В ту секунду Корин им гордилась. Правда. Она подумала, что муж защищал ее как герой романа. Что Джек готов драться за нее. «За меня!» Она была настолько глупой, что спутала ревность с честью.

Они сразу же ушли с ярмарки. Джек захлопнул дверцу своего новенького ярко-красного «Ягуара». Ни слова, ни взгляда, он включил зажигание, и из радиоприемника полилась мелодия, захватившая Корин. Всего два или три фортепьянных аккорда и голос. Волнующие, словно встреча. Она подалась вперед, чтобы послушать, но песню заглушила дурацкая реклама. Корин спросила:

– Ты ее уже слышал?

– Что? – рявкнул Джек, нажимая на тормоз.

– Песню, которая только что звучала? Ты знаешь, кто ее поет?

Муж повернулся к ней, и Корин не узнала его глаза. Резким жестом он выключил радио и сказал, что ему плевать, кто поет такое дерьмо. Корин не послушалась своего инстинкта, который велел ей заткнуться, и по глупости продолжала настаивать:

– Но ведь это красивая пес…

Она даже не поняла, как – и почему – Джек отвесил ей неожиданную и звонкую пощечину. Корин вскрикнула. А потом… прежде чем она успела осознать то, что произошло, прежде чем поняла, что именно в эту минуту ей нужно бежать от него со всех ног, Джек взмолился о прощении. Он был в ярости из-за типа, который ее поддержал. Он не мог себя контролировать, потому что устал. Он столько работал, чтобы сделать Корин счастливой… Он хотел семью. О, он так любит Корин… То, что чужой человек коснулся ее, свело его с ума… Никто никогда не будет любить ее так, как любит ее он… Такое больше никогда не повторится… Все наладится, как только у них появится ребенок. Он будет относиться к ней, как к матери его ребенка. Люди будут смотреть на нее, как на мать. Да, она должна родить ребенка. Сына. «Прости».

Неделя проходила за неделей. Корин внимательно следила за тем, что она делает. Очень внимательно. Она никогда не вспоминала ярмарку. Но время от времени возвращались те два или три аккорда фортепьяно… Они странным образом обволакивали Корин и уходили, каждый раз оставляя след. И она отлично знала, почему. Они возвращали из небытия ее мечты. Но несколько месяцев спустя ей уже случалось думать, что она придумала эти ноты. Что она все придумала… И потом такая прекрасная мелодия – это как истории в книгах. Как и все остальное… «Такого не бывает. Что, если человек, написавший это, лгал? И что, если моя мама была права?»

И тогда, как прилежная ученица, Корин приложила немало усилий, чтобы привыкнуть к «маниям» мужа. «Такова жизнь». Джек не любил, когда она смотрела, слушала или читала неизвестно что. Еще меньше ему нравилось, когда она подходила к компьютеру или одна уезжала на машине, которую он ей купил. Джек все проверял, просматривал историю посещений и всегда задавал вопросы: «Почему то?», «Почему это?», «Почему этот?», «Почему тот?»

– Почему ты смотришь это дебильное шоу? Потому что у ведущего симпатичная физиономия? Он тебе нравится?

– Нет, Джек.

– Тогда перестань смотреть. Ты достойна большего, Корин.

Через несколько недель Корин перестала включать телевизор и радио, чтобы слышать шум гравия на подъездной аллее, возвещавший возвращение мужа.

Никто не знает, почему принимает то или другое. Возможно, потому, что все происходит постепенно… Мало-помалу. Бесшумно. Возможно, потому, что ничего такого не ждешь и не отдаешь себе отчет… Или потому, что все настолько ужасно, что в это невозможно поверить?

И потом, когда ты молода и сидишь одна весь день в большом доме, без подруги и без членов семьи, когда не с кем поговорить, но твои родители живы и у тебя десять братьев, ты чувствуешь себя вдали от всего. Тебя отдалили от всего. В конце концов ты теряешь ощущение контакта. Ты боишься высказаться. И что остается делать? Только смириться.

О если бы она слушала Джека… Разве он не сказал после ярмарки, что «такое больше не повторится»? Он не поклялся, что такое не повторится больше никогда? Следовало бы всегда обращать внимание на слова, которые спонтанно срываются с губ людей… Потому что это повторялось. Не слишком часто, не слишком сильно. По крайней мере, поначалу. И всегда по любви.