то есть «зависимые» страны, «возделываемые саженцы», «дети» метрополии и «наши подданные». Слова, которыми описывали колонии и их подчиненное положение, отражали определенные реалии. Колониальная экономика давно складывалась в соответствии с потребностями Англии; зависимость в экономической жизни была несомненной, хотя и не абсолютной. Более того, эта зависимость имела и теоретическое основание — меркантилизм, который описывал государственную власть с точки зрения экономических отношений имперского центра с его колониальными придатками. Меркантилизм развился из «бульонизма», придававшего главное значение золоту, в сложный набор тезисов о валюте, торговом балансе, производстве и сырье. Независимо от акцентов распространенные в Англии середины XVIII века воззрения отводили колониям явно второстепенную роль, по какой бы шкале не измерялась их важность[26].

Хотя политические мыслители гораздо меньше интересовались колониями, политические реалии казались столь же очевидными, сколь и экономические. Метрополия отправляла губернаторов, действовавших от имени короля; парламент принимал для колоний законы; Тайный совет проверял законы, принятые колониальными ассамблеями, а монарх сохранял право вето. В Америке действовало английское право, да и большинство политических институтов были английскими.

Чувство превосходства и снобизм, скрывавшиеся подо всей этой теорией, были гораздо важнее формальных заявлений меркантильной или политической мысли. Ведь это чувство пронизывало, казалось, все слои англичан, знавших о существовании Америки. И вполне возможно, что американские колонисты в своей странной манере разделяли, в том числе на подсознательном уровне, взгляд, что они в чем-то неравны англичанам за океаном, и самые образованные из них стремились быть космополитами, следили за лондонской модой и копировали английский стиль. Это подражание подтверждало господствовавшее мнение, что очертания колониальной субординации верны и должны оставаться неизменными.

2. Дети рожденных дважды

I

Негибкость английского правительства и политического воображения не стесняла американские колонии XVIII века. Колонии клялись в верности (и хранили ее) тому же королю, что и сама Англия, но поскольку их опыт так сильно отличался от опыта метрополии, то эта связь, а равно и связи с имперскими органами власти не ограничивали их. Расстояние до Англии и медленная скорость передачи информации приводили к тому, что эти узы, «политические оковы», как позже назовет их Томас Джефферсон в Декларации независимости, оставались слабыми. Этому же способствовали и крепкие политические институты в материковых колониях — провинциальные ассамблеи или законодательные собрания и правительства округов и городов, упорядочивавшие их деятельность. К 1776 году американцы почти полностью перешли к самоуправлению.

И все же кризис, поразивший английские колонии в ходе Американской революции, был конституционным. Он поставил вопрос о том, как люди должны управляться или, как говорили американцы, могут ли они, будучи свободными людьми, управлять собой сами. Существовал конфликт между отдельными колониями и правительством метрополии; более того, в нескольких колониях случались даже восстания против конституционной власти; и возможно, что в колониях имела место давняя, хотя и скрытая неприязнь к внешнему контролю. Однако все предшествовавшие возмущения отличались от революции. Прежде всего, им не хватало масштабности и судорожного характера революции. Но важнее то, что они не затрагивали на глубинном уровне нравственных чувств простого народа. Напротив, конфликт, разорвавший Британскую империю в период с 1764 по 1783 годы, черпал силу в сокровенных моральных страстях американцев практически любого класса и статуса[27].

То, почему американцы участвовали в революции, сильно связано с тем, какого рода людьми они были. Во-первых, американцы были разделенным народом, рассредоточенным по тринадцати колониям материка. Они не имели общего политического центра, а Лондон находился слишком далеко, чтобы играть такую роль. Когда возникали проблемы управления, колонисты, естественно, рассчитывали на свои провинциальные столицы, а многие, вероятно, никогда не думали о масштабах больших, чем рамки собственного города или округа. В бизнесе они часто заглядывали дальше, но их экономики почти не сближали их. Если американец выращивал табак или рис, он отправлял его за границу; если он выращивал зерно, молол муку или пек хлеб, то он чаще всего торговал на местных рынках, хотя значительная часть этих товаров продавалась в Вест-Индию. Если он был богат и носил дорогую одежду, обставлял дом элегантной мебелью, пил хорошее вино, ездил в красивой карете и много читал, то, скорее всего, пользовался английскими и европейскими товарами. Если ему требовалось производственное оборудование, то он снова обращался к Англии. Он и его собратья потребляли множество английских промышленных товаров: изделия из хлопка, оружие, всевозможные детали и инструменты. А если он предпочитал местную продукцию, то обычно зависел от того, что производилось в его собственной колонии. Объем межколониальной торговли был сравнительно невелик[28].

Разделение колоний не стоит и преувеличивать, ведь были и силы, сближавшие их. Их экономики в XVIII веке начали постепенно объединяться. Купцы в крупнейших городах все чаще взаимодействовали друг с другом, хотя, конечно, наиболее важными для них оставались связи с зарубежными странами. Фермеры, товары которых предназначалась для иностранных рынков, иногда продавали их (как правило, зерно) торговцам из близлежащих колоний. И все-таки основная часть продукции колонии расходилась на местных рынках или отправлялась заморским купцам.

Поскольку каждая колония практически не зависела от других, их политическое сотрудничество не особенно развивалось и редко кто пытался сблизить колонии друг с другом. Когда же такие попытки предпринимались (обычно для решения общей проблемы, такой как отношения с индейцами или война), они не приводили к успеху. На Олбанский конгресс 1754 года, проведенный накануне Франкоиндейской войны (как называлась Семилетняя война в Америке), съехались делегаты из шести колоний. Они долго обсуждали грандиозные планы по созданию союза колоний, которые предложили Томас Хатчинсон из Массачусетса и не кто иной, как Бенджамин Франклин из Пенсильвании, и выработали собственный план. Добравшись до законодателей, этот план отправился туда же, куда и другие подобные предложения — в небытие[29].

Колонии в середине века, по-видимому, не могли достичь единства даже в простых вопросах или, во всяком случае, не выказывали такого желания. Замкнувшись на местных интересах, все они держались за собственные институты или оглядывались на Британию. В общем и целом казалось, что никакой кризис не будет достаточно сильным, чтобы сплотить их.

II

Впрочем, у колоний были общие культурные стандарты, строго говоря, не американские, но многим обязанные Англии. В большинстве своем политические и правительственные институты на всех уровнях следовали английским моделям; «официальный» язык, то есть язык, используемый руководящими органами и лидерами колоний, был английским; господствующие церкви — английскими; основные общественные ценности — тоже английскими. Тем не менее эта культура не отличалась идеальной однородностью. Рост численности населения и физическая экспансия ослабили английское господство; культура сохраняла английский склад, но присутствие крупных неанглийских сообществ разрушало