— Узнала что-нибудь ценное?

— Не представляю, что именно ценно для тебя, Джон.

— Эй, почему так холодно?

— Мне все это не по нраву.

— Но ты же на это согласилась.

— Да. — Кайли кивнула, хотя он не мог ее видеть. — Однако это не означает, что я получаю удовольствие от происходящего. Я не привыкла обманывать.

— Ты у нас белый ангел, подружка. Тем не менее ты уже согласилась. И помни, что все это ради мамы. Как себя чувствует Глэдис?

Неприкрытая забота.

— Пока что хорошо.

— Так и останется, если ты мне поможешь. Всего-то ничего. Ты слышала что-нибудь о новых сделках?

— Пока нет.

— Как только услышишь, сразу же мне звони.

— Хорошо, Джон. И не названивай мне, я сама тебе позвоню. Мало ли, вдруг я задержусь на работе, и тут ты.

— Договорились.

Она выключила мобильник, чтобы не слышать больше такого знакомого, такого приятного голоса. Раньше Кайли радовалась, когда Джон звонил. Теперь… что будет теперь?

Ей до смерти хотелось, чтобы кто-то пришел и избавил ее от всего этого. Она думала написать Ширли, но не смогла. Слова просто не шли. Ширли сейчас хорошо в Австралии, у нее новая работа, новые друзья, и бойфренд тоже новый — подтянутый загорелый австралиец. Что ей до октябрьского Нью-Йорка и до проблем Кайли? Нехорошо думать о подруге так, но… разве она не права? Разве людям есть дело до кого-то, кроме них самих и самых-самых близких — тех, что вросли в кожу, тех, что дышат, как ты? Разве нужно думать о чьей-то чужой жизни, а не о своей в первую очередь? Кайли жила так вот уже долгое время — думая о человеке близком, не о себе. Она знала, что это тяжело.

Временами накатывали злость и желание, чтобы это уже закончилось. Как-нибудь. Кайли этого тут же пугалась и немедленно начинала раскаиваться и мучиться угрызениями совести за такие мысли. Она заставляла себя четко держаться на плаву и давать матери заряд оптимизма. Кто, если не она?

Родственников у них не было, только очень дальние, и те жили в других штатах. Уильямсы с ними не общались. Мамины подруги — пара таких же бывших библиотекарш, как и она, — пропадали теперь в хозяйственных хлопотах и присмотре за внуками. В гости друг к другу они ездили редко, зато могли часами разговаривать по телефону, особенно по вечерам. Кайли радовалась, что у мамы есть это общение. Сама она не нуждалась в каждодневных беседах с подругами, ей хватало молчаливой поддержки. И Ширли обеспечивала ее, пока была здесь. Но сейчас Ширли далеко.

Идя на работу, Кайли каждое утро проходила мимо ворот детского сада. Это был муниципальный садик в их районе, недорогой, смешанный — там были дети из очень разных семей. Утром они гуляли во дворе, и временами можно было наблюдать забавные сценки. Сегодня Кайли увидела двоих ребятишек лет четырех, которые стояли, прижавшись к прутьям решетчатых ворот. Они повторяли: «Помоги-и-ите, спаси-и-ите, люю-ю-юди», — без страха, конечно, без видимой для этого причины. Ничто не угрожало их жизни… На заднем плане гуляли остальные дети под присмотром воспитателей. Что ж, подумала Кайли, когда-то и я стояла возле ворот детского сада, смотрела на проходящих мимо людей и очень хотела, чтобы они меня оттуда забрали. За воротами была жизнь, полная неизведанного, манящего. Душило ограничение пространства и возможностей, хотелось свободы. Сейчас… Довольно часто Кайли хотела вернуться на ту детскую площадку, сесть на качели и качаться, пока не позовут обедать. Хотелось поесть, уйти на тихий час, уснуть, проснуться, выпить стакан молока с печеньем и сесть играть на ковре, ожидая прихода родителей.

Иногда сейчас Кайли очень хотелось крикнуть: помогите, спасите, люди!

Потому что эта свобода, которая когда-то была такой желанной, теперь подчас пугает и наводит тоску. Она хотела назад, в детство, где есть четкий распорядок дня, любимые игрушки и мамина песенка перед сном.

Мать и теперь спела бы, если б Кайли попросила. Но она не просила. Все, прошло время песенок. Маме нельзя утомляться.

На работу Кайли ехала мрачная, все еще огорченная из-за вчерашнего звонка Джона.

А вот мистер Элсон, судя по всему, не полагал, что время песенок прошло, если делать выводы по бодрым напевам, доносившимся из кабинета. Дэвид снова пришел на работу раньше Кайли, хотя и она сама явилась за десять минут до официального начала рабочего дня.

Она не успела снять пальто, как напевы смолкли и Дэвид появился на пороге кабинета.

— Вы любите гольф? — спросил он без приветствия.

Кайли моргнула.

— Не знаю. Никогда не играла в гольф.

— Я его терпеть не могу, — доверительно сообщил Дэвид. — Не спорт, а спор индейца Зоркий Глаз и дупла на дереве — попаду стрелой или не попаду? Тем не менее часть деловых встреч назначают в гольф-клубах. Сегодня как раз такой день. В два, помните?

— Конечно, — не моргнув глазом согласилась Кайли. Она теперь с утра тщательно заучивала расписание Элсона на день, чтобы в случае чего быстро ответить по любому пункту.

— Составите мне компанию?

Дейзи предупреждала ее, что иногда Элсон захватывает с собой секретаря, отправляясь на встречу вне офиса, и что в таких случаях следует делать.

— Конечно. Звонки примут на общий ресепшн.

Дэвид удовлетворенно кивнул и вернулся к себе.

Конечно, его машина слегка шокировала эту темноволосую девочку с длинной челкой, зачесанной через весь лоб так, что собственно лба не было видно. Что это за привычка — скрывать лбы? Сам Дэвид свой никуда прятать не собирался. Он боролся с желанием протянуть руку и откинуть волосы Кайли назад или заправить их за уши. Конечно, он этого не сделает: подобное даже такая тихоня может воспринять как сексуальное домогательство, и начнутся судебные разборки, которые никому не нужны.

А, к черту все. Дэвид захлопнул дверцу, закончив любоваться удивленным лицом мисс Уильямс, обошел машину и сел за руль.

Тяга к роскоши у Дэвида практически отсутствовала, исключение составляли три вещи: одежда, машины и еда. Одежна — потому, что есть дорогие бренды, которые на поверку ни шиша не стоят, а есть такие, что можно чувствовать себя в них удобно и носить годами. Комфорт и внешний вид — два слагаемых, при которых чувствуешь себя хорошо выглядящим, а значит, уверенным. Еда — тут все просто. Рогаликом из арабской палатки запросто можно отравиться, а если обедаешь в хорошем и проверенном ресторане — нет. И, наконец, машины. Сейчас он водил бордовый «ягуар» со светло-бежевым кожаным салоном. Шик. Это нравилось.

Дэвид зарабатывал себе на жизнь сам, хотя его семья была весьма состоятельной и могла при случае обеспечить отпрыску приличное содержание. Хотя, может, это отец так говорит, зная, что сын за этим содержанием никогда не обратится, а на самом деле все семейные денежки давно ухнули на наряды Лили. Сестренка весьма невоздержанна в тратах и пока еще слишком молода, чтобы перейти на самообеспечение. Дэвид даже мог в шутку сказать родителям: вечно этих младшеньких балуют! Только в шутку, потому что никогда не ощущал недостатка в родительской любви.