— Я же говорил… последние неудачи — это пустяк. Конечно, пустяк! Али, Тайсон… они все проигрывали. Но потом всё равно возвращались. Я же говорил тебе, помнишь? — спросил тренер.

— Помню.

Я протёр лицо и увидел девочку с рецепции. Она смотрела на меня блестящими глазами, в то время как её парень всё ещё лежал на ринге. Когда я прошел мимо, девушка шепнула: «Дождись меня в раздевалке». Ей было лет двадцать, но выглядела она старше (за счёт огромной груди и ранних морщинок). Несмотря на это, мне очень хотелось «дождаться её». За то время, что я провёл в душе, мой соперник успел очнуться, переодеться и пойти домой. Его девушка вела себя осторожно. Она появилась в раздевалке только после того, как убедилась, что, кроме меня, здесь никого нет. Я уже оделся и начал собирать вещи, когда её нежные руки обхватили мой торс.

— Ты зря оделся, — сказала белокурая бестия с непрокрашенными корнями и повалила меня на гимнастическую скамейку.

— А если кто-нибудь зайдёт? Или твой парень узнает?

— Я заперла дверь. А насчёт парня ты не волнуйся. Мне нужен победитель, а не тот, кто валяется на ринге, — ответила девушка и погладила мою бритую голову.

Она медленно раздевала меня с игривой улыбкой на лице. Перед этим не устоял бы ни один мужчина, поэтому я схватил её за волосы и поцеловал в шею. Её огромная грудь сводила меня с ума, и, когда мои губы впились в неё, всё вокруг захлестнул туман. Больше не было ни раздевалки, ни девочки с рецепции. Только темнота. А в темноте — возбуждённый сорокалетний мужик, проснувшийся в холодном поту.

Из соседней комнаты доносятся крики. Нормальный человек поспешил бы, но мне это ни к чему. Я знаю причину этих криков, и это далеко не первая ночь, когда они лишают меня сна. Я включаю свет, надеваю шорты, иду в зал. Источник шума должен быть там. Картина в гостиной многим показалась бы странной, но не мне. Я уже привык видеть, как пожилая женщина в ночной рубашке бьётся в закрытую дверь балкона и орёт дурным голосом:

— Помогите! Помогите, люди добрые! Пожалуйста, позвоните в милицию! Прошу вас!!

Её взгляд растерян, кожа иссохла, руки разодраны в кровь. Я включаю свет. Женщина оборачивается. Она смотрит с презрением и задаёт свои стандартные вопросы:

— Где Вика? Где мой сын Викентий? Куда вы его отвезли?

— Успокойтесь, Наталья Максимовна. Ваш сын в лагере. Помните, мы говорили об этом? Меня зовут Виктор, моя задача — присматривать за вами.

— Это не так… я знаю, вы что-то с ним сделали! Вы что-то сделали с моим мальчиком!! — сказала женщина и принялась дальше тянуть дверную ручку.

Волноваться незачем: балкон закрыт на замок. Чтобы не напугать женщину, приходится красться. Оказавшись достаточно близко, я хватаю её за плечи и тащу в спальню. «Угомони свою припадочную!» — орёт один из соседей в разбитое окно. Старуха дерётся, кусается и извивается, как змея, но отпускать её опасно. Я говорю ей, что всё в порядке, но в душе корю себя за то, что не купил пачку димедрола и не скормил ей пару таблеток за ужином.

И вот мы в спальне. Я подпираю дверную ручку стулом и долго втираю женщине историю о том, что её сын уехал в лагерь, а меня наняли следить за ней. «Вы не помните, как сами предложили мне присмотреть за вами?» — говорю я, пока она ошарашенно смотрит в мои глаза. Если бы у неё осталось чуть больше рассудка, женщина поняла бы, что её «маленькому» Викентию уже тридцать шесть лет и он, мягко говоря, староват для лагерей.

Я столько раз пытался апеллировать к остаткам её логики, столько раз говорил ей: «Твой сын прямо здесь, мама! Неужели ты меня не узнаёшь?» Но она так и не узнала меня. Ни разу. Однажды меня это так задело, что я упал на колени и заплакал. И что она сделала? Воспользовалась случаем и выбежала из квартиры. С тех пор я перестал видеть в ней человека. Для меня она превратилась в животное, стала моим питомцем, которого надо кормить и периодически выгуливать. В основном Наталья Максимовна вела себя тихо и почти не разговаривала. Иногда, будучи в хорошем настроении, женщина подзывала меня к себе и показывала фотографии сына, которым я наигранно удивлялся. А иногда, когда болезнь одолевала её, у неё случались приступы ярости. Она кричала, плакала, рвалась из комнаты и умоляла вернуть ей сына, а я… Я думал о том, сколько времени осталось на сон.

Чтобы ужиться с матерью и не травмировать её психику, я разработал несколько правил:

1) Не называть себя Викентий.

2) Не повышать голос.

3) Не пререкаться.

4) Не отвечать на агрессию.

5) Не оставлять колющие и режущие предметы на виду.

6) Не оставлять ключи в дверях и всегда запирать балкон.

И всё-таки я жалок. Обвиняю в своих проблемах пожилую женщину, страдающую маразмом. Нормальный сын отправил бы мать в лечебницу, но мне это не по карману. Лучше взять рецепт на димедрол и наблюдать, как мама медленно теряет рассудок. Поэтому она права, что не узнаёт меня. Я не достоин называться её сыном.

Наталья Максимовна заснула только под утро. Она легла на кровать, отвернулась и начала плакать. А потом заснула. Я смотрел на неё и думал: «Вот бы она не проснулась». Подобные мысли посещают меня каждый вечер. Иногда мне даже снится её смерть. Звучит чудовищно, но… в моих снах она хотя бы не мучается. Просто закрывает глаза и перестаёт дышать.

Так или иначе, на сегодня моё дело сделано. Я ложусь на голубой диван с мотоциклистами, сгибаю колени (чтобы ноги не свисали), но не могу уснуть. Сегодня гоночное ложе кажется мне каким-то особенно жестким. Жаль, что димедрола нет. Я встаю и иду на балкон. Через разбитое окно открывается вид на чёрный пол и ржавые куски метала. Только это осталось от виноградной лозы и кованой решётки после пожара, который случился где-то полгода назад. Жаль, что в тот день вся квартира не сгорела к чертям. Вместе с фотографиями в деревянных рамочках, вместе