как же родители? Они ведь будут волноваться, как же различные риски, угрозы, вдруг ребенок заблудится, или его кто-нибудь похитит, или…» Ты додумываешь условия, которых в задачке нет, быть может, я вообще спрашивал про тебя сегодняшнего, взрослого тебя, и за всем этим шумом своих мыслей ты не обращаешь внимание на самое важное… Скажи, тебе ведь нравилась Буся?

— Да.

— Будь ты на месте отца, ты бы смог поступить также?

— Я… Я бы…

— Я не прошу тебя сказать, что бы ты сделал, просто ответь, смог или нет?

— Смог.

— А тот мальчик, с прокушенной штаниной, плачущий от боли — не смог бы. Ребенок, которого укусили — не смог бы, а ты бы смог. Ты стал довольно жестоким, Андрей. И в то же время, еще глухим и слепым. Скажи, о чем ты мечтаешь?

— Я…

— Видишь, за всей твоей «взрослостью», «правильностью», «зрелостью», ты не слышишь себя, ребенка, который знал, о чем он мечтает и чего он хочет. Ты не видишь свою мечту, даже если ты можешь ее назвать, ты не можешь ее представить в реальности.

Мы оказались на асфальтовой дорожке возле школьного стадиона. Трое ребят возвращались по домам после матча. Они давно играли вместе и, пусть только во дворе, но им не было равных.

— Ребят, я хочу с вами серьезно поговорить.

— Надеюсь, не про…

— Нет, о девочках думать мне пока рано. Может годам к 25… Или 30… И вам я советую с этим тоже повременить, потому что…

— Потому что…?

— Мы должны стать лучшими в мире.

Я смотрел на все это с улыбкой, однако мальчик 14 лет, всегда идущий в центре компании, был серьезен. Он верил в то, что говорил. И ребята верили ему.

— Скажи, почему ты отказался от этой мечты? Ты ведь правда этого хотел? Ты ведь правда любил футбол? Ты ведь правда хотел вместе с ними стать лучшим в мире?

— Да, но попасть на профессиональный уровень…

— Там, где есть слово «профессиональность», нет души… — грустно протянул Кладий. — И ты отказался от своей мечты только потому, что для родителей это было «просто хобби»? Они привели тебе кучу непонятных аргументов, и ты, поверив, что никогда не сможешь стать футболистом, так легко отступился от своей мечты? Мальчик и девочка продолжали каждую неделю сбегать по утрам, каждый раз получая наказание, потому что так они чувствовали себя счастливыми. Ты отказался от мечты, потому что так… правильно? Логично? По-взрослому? Или, может быть, мечта слишком глупая?

— Она была недостижимой.

— Андрей, ты разговариваешь с человеческим воплощением утренней зари, перемещаясь между своих воспоминаний, ты правда хочешь сказать, что мечта стать лучшим в мире футболистом — недостижимая? — Кладий снова по-настоящему лучезарно улыбнулся. — Знаешь, мне кажется, ты не совсем понимаешь, для чего все эти двусмысленные нравоучения, и это, опять же, из-за твоей зашоренности. Я тебя не виню, ты слишком долго прожил в мире взрослых людей, но сейчас ты должен стать другим. Скажи, герой — знает, чего он хочет?

— Конечно.

— Герои руководствуются правилами, предустановками, предубеждениями? Можешь не отвечать. Вспомни сказки, былины. Герой — тот, кто вопреки всем обстоятельствам, вопреки всем законам логики всегда выходит победителем. Мир подстраивается под героя, а не герой под мир. Ты должен понять, что теперь ты — герой, — с этими словами в его руках появился тот самый меч, его меч, меч-кладенец, меч утренней зари, — Лови!

Я неловко схватился за рукоять, в то время как в его руке возник самый обыкновенный железный прут. Плавный, как будто разминочный, удар справа, затем такой же слева и еще один, чуть быстрее, сверху. Я отражал их весьма неловко, стараясь держать меч и стойку, как когда-то видел в рыцарских фильмах и роликах о средневековых боях в интернете.

— Скажи, Андрей, зачем тебе волшебный меч, если ты пользуешься им как обыкновенным железным прутом? — удары ускорялись, движения Клавдия становились все более резкими, и в то же время отточенными и выверенными.

Первый удар достиг цели, затем второй, и третий, пришедшийся точно под ребра. Дыхание сбилось, я упал на колени. Кладий подошел и, смотря на меня сверху вниз, сказал:

— Ты, взрослый ответственный человек. Образованный, интеллигентный, пытающийся делать все правильно, по уму, как надо. И ты настолько жалок… Скажи, ты правда думаешь, что можешь одолеть воплощение меча в фехтовании? Ну же, давай свое коронное: «Это невозможно!»

— Но это правда не… — удар металлом по щеке прервал мое возражение, изо рта начали падать на асфальт капли крови.

— Меня может победить любой ребенок, мечтающий стать героем. Нужно просто захотеть. Слышишь? Не просчитать, не продумать, просто пожелать и придумать. Понять, чего ты хочешь здесь и сейчас. Закрыть глаза и представить, чего ты хочешь здесь и сейчас. Ты должен увидеть это, увидеть то, как ты побеждаешь. Не спрашивать: «Как я могу победить?», — а увидеть сам момент победы.

Еще один его удар пришелся на мое правое плечо.

Момент победы… Глаза сами по себе закрылись от боли. Темнота. И в этой темноте, чувствуя только боль, я понял, что ничего больше нет. Есть я, есть мой враг, и только одно чувство — боль. Я хочу от нее избавиться, но я не хочу умирать. Я хочу победить того, кто мне причиняет боль. Я хочу, чтобы мой клинок настиг его. Дуга, поражающая его, дуга, которую не остановить, бесконечная, быстрая, тонкая и неуловимая, словно сам свет. Удар.

* * *

Боль прошла, я чувствовал себя полностью здоровым. Уверенно встав на обе ноги, открыл глаза. Кладий сидел на пронзающей окружающую тьму белой полосе, по-ребячьи дрыгая свисающими с нее, будто с качелей, ногами.

— Можешь, когда захочешь, — он явно был в приподнятом расположении духа.

— Что произошло?

— Ты победил, блестящий и неотразимый удар. Был бы на моем месте кто-то другой, его бы уже не было на моем месте.

— Но…

— Если ты сейчас задашь вопрос «как», то второй раунд будет более жестоким.

Я решил прислушаться к его предостережению, к тому же, я понемногу начал понимать, к чему было все «это».

— Значит, то, чего хочу я?..

— Ну, не забывай, что я все-таки меч, а не лампа с джином, так что все желания на свете исполнить не смогу. Но в бою ты должен стать ребенком, чистым и искренним, как луч восходящего Солнца, ты должен знать и видеть в реальности свои желания, только тогда я тебя услышу. В противном случае я смогу вступить в игру только на грани твоей смерти, как, например, сейчас. Надеюсь, ты