— Ну а что будет со мной, когда вас зарубят? — вскричала она.

— Ничего хорошего, — смерив ее взглядом, холодно ответил он.

— Ах так? Ты всегда меня недолюбливал, верно? Как и всех нас.

— Полно вздор молоть. — Друсс послал коня вперед. Он больше не оглядывался на Таилию и не удивился, услышав, что она повернула на север.

Несколько минут спустя к нему подскакал Шадак.

— Где она? — спросил следопыт и пустил двух лошадей, которых вел за собой, пощипать траву.

— Отправилась в Падию, — ответил Друсс. Шадак молча посмотрел вдаль, на крохотную фигурку Таилии. — Ты бы ее все равно не отговорил.

— Это ты ее прогнал?

— Нет. Она думает, что мы оба покойники, и боится попасть в рабство.

— Что ж, с этим спорить трудно. Делать нечего — она сама выбрала свой путь. Будем надеяться, что он окажется верным.

— Что разбойники? — спросил Друсс, забыв и думать о Таилии.

— Они ехали всю ночь, следуя прямо на юг. Лагерь они, думаю, разобьют у Тигрена, милях в тридцати отсюда. Там есть узкая долина, выходящая в чашеобразный каньон. Работорговцы, конокрады, угонщики скота и дезертиры пользуются этим местом годами — его легко оборонять.

— Когда мы туда доберемся?

— Где-то после полуночи. Будем ехать еще два часа — потом сделаем привал, поедим и сменим лошадей.

— Я не нуждаюсь в отдыхе.

— В нем нуждаются лошади — и я тоже. Имей терпение. Ночь будет долгая и опасная — а наши надежды на успех, признаться, не столь уж велики. Таилия не зря боялась: нам понадобится больше удачи, чем человек имеет право ожидать.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Друсс. — Эти женщины тебе никто.

Шадак не ответил, и они молча ехали, пока солнце почти не достигло полудня. Тогда следопыт свернул на восток, к маленькой роще, и они спешились под развесистыми вязами у скального озерца.

— Скольких ты убил там, у себя? — спросил Шадак, когда они уселись в тени.

— Шестерых. — Друсс достал из сумки на боку полоску вяленого мяса и оторвал кусок.

— А раньше тебе приходилось убивать?

— Нет.

— Шестеро — внушительное число. Чем ты их? Друсс некоторое время задумчиво жевал.

— Большим топором и маленьким. Еще кинжалом... и просто руками.

— И ты никогда не учился боевому ремеслу?

— Нет.

Шадак потряс головой.

— Расскажи мне, как дрался, — все, что сможешь вспомнить. — Молча выслушав повесть Друсса, Шадак улыбнулся: — Ты редкий юноша. Позицию за поваленным деревом ты выбрал удачно. Это была хорошая мысль — первая из многих, я бы сказал. Но поразительнее всего твой последний ход. Как ты узнал, что твой противник отскочит влево? |

— У меня был топор, и враг видел, что я не левша.

Следовало ожидать, что я вскину топор над левым плечом и опущу вправо. Поэтому он отклонился вправо, то есть влево от меня.

— Трезвое рассуждение для человека в пылу боя. Сдается мне, ты немало унаследовал от деда.

— Не говори так. Он был безумец.

— И блестящий боец при этом. Он был злодей, что и говорить, но мужества и мастерства у него не отнимешь.

— Я сам себе голова. Все, что во мне есть, — мое, не чужое.

— Не сомневаюсь. Но сила у тебя громадная, ты хорошо рассчитываешь время и мыслишь как воин — все эти качества передаются от отца к сыну. Но знай, парень: они влекут за собой немалую ответственность.

— Какую еще ответственность?

— Ту, что отличает героя от злодея.

— Не понимаю, о чем ты.

— Это возвращает нас к вопросу, который ты мне задал. О женщинах. Настоящий воин живет по правилам — так уж устроен свет. Они у каждого свои, но основа одна и та же: «Не обижай женщин и детей. Не лги, не обманывай и не воруй. Будь выше этого. Защищай слабых от зла сильных, не позволяй мыслям о наживе увлечь себя на дурной путь».

— Ты тоже живешь по этим правилам?

— Да. И не только по этим, но остальными я не стану тебе докучать.

— Ты мне ничуть не докучаешь. А зачем эти правила нужны?

— Поймешь с годами, Друсс, — засмеялся Шадак.

— Я хочу понять сейчас.

— Охотно верю. Это проклятие молодых — вынь вам все да положь. Отдохни-ка лучше. Даже твоей немереной силе есть предел. Поспи немного, это тебя освежит. Ночь будет долгой и кровавой.

Луна в первой четверти стояла высоко на безоблачном небе. Серебристый свет заливал горы, и река казалась сделанной из жидкого металла. В лагере горели три костра, рядом с ними Друсс различал только мелькающие тени. Женщин собрали в кучу между двумя повозками, огня там не было, но стояли часовые. Севернее повозок, шагах в тридцати от женщин, виднелся большой шатер. Он сиял золотисто-желтым светом, словно фонарь, и внутри тоже перемещались тени: видимо, там горела жаровня и несколько ламп.

Шадак поманил Друсса за собой, и они отползли со склона назад, на поляну, где привязали лошадей.

— Сколько ты насчитал? — спросил вполголоса Шадак.

— Тридцать четыре, помимо тех, что в шатре.

— В шатре двое — Хариб Ка и Коллан, но я насчитал снаружи тридцать человек. Двое караулят на берегу, чтобы помешать женщинам уплыть.

— Когда начнем?

— Ты рвешься в драку, парень, но тут нужна холодная голова. Не надо впадать в неистовство, как это случается с некоторыми воинами.

— Обо мне не беспокойся, охотник. Я хочу всего лишь вернуть свою жену.

— Я понимаю, но подумай вот о чем: что, если ее изнасиловали?

Друсс, сверкнув глазами, стиснул рукоять топора.

— Зачем ты заговорил об этом?

— Некоторые из женщин наверняка подверглись насилию. Эти молодчики своего удовольствия не упустят. Ну как — спокоен ты теперь?

Друсс проглотил растущий гнев.

— Достаточно спокоен. В бою я головы не теряю, это проверено, и буду делать все в точности так, как ты велел, — а там будь что будет.

— Хорошо. Мы начнем за два часа до рассвета, когда почти все они будут крепко спать. Веришь ли ты в богов?

— Нет, я ведь их ни разу не видел.

— Я тоже, стало быть, нет смысла обращаться к ним за помощью.

Друсс помолчал и спросил:

— Скажи, зачем надо жить по правилам? Лицо Шадака, мертвенно-бледное в лунном свете, внезапно посуровело. Глядя в сторону лагеря, он сказал: