Ещё… Да… Ещё!

Терпения больше нет.

Меня странно сильно торкает от мыслей о рыжеволосой монашке. Я стягиваю джинсы и трусы. Стискиваю ствол в ладони и начинаю дрочить. Я словно под кайфом. Откинувшись на кресло, работаю рукой, представляя, как я выебу Эбигейл Вуд. Сука будет скакать на моём члене, насаживаясь на него попкой. Будет жадно сжимать его своим тугим анусом.

Едва не кончаю.

Блять… Это перебор. Заставляю себя притормозить. Лениво поглаживаю член пальцами в медленном темпе. Второй рукой набираю номер телефона этой сучки.

Ещё очень рано. Но она отвечает голосом, охрипшим, словно после сна, и полным частого дыхания.

— Алло? Кто вы?

— Твой ночной кошмар, Эбигейл Вуд. Я в отеле… Тебя ждёт встреча с моим членом.

— Мэтью Хилл? — уточняет она.

— Если кто-то ещё обещает тебя натягивать на член, то учти, что я первый в этом списке, — выдыхаю, незаметно для себя ускоряя движения пальцев. И неожиданно для себя добавляю. — Первый и, возможно, единственный.

В ответ звучит тишина и частое дыхание.

— Ты под кайфом? У тебя очень развязный голос и несбыточные фантазии. Готова поспорить, что ты находишься под дурью, — ехидничает Эби и добавляет по-приятельски. — Завязывай с этим.

— Нет, сучка, я не под кайфом. Я под эндорфином. Готов кончить… Представляю, как трахаю тебя, и дрочу.

Её дыхание учащается.

— Ты в постели, монашка? В какой сорочке ты спишь сейчас? Такой же белой и длинной, как тогда? На тебе есть трусики или ты спишь без них? Елозишь мокрой щелью по простыне?

— Иди к чёрту. Мерзавец! — разъярённо шипит она.

— Да, Огонёчек, друзья меня так и зовут — Мерзавец. И знаешь что, я такой и есть. Больной на всю голову уёбок, всегда получающий то, что пожелаю. Всегда, Огонёчек! И если я говорю, что залью твой невероятно блядский ротик спермой, я это сделаю! Очень и очень скоро. Блять!

На последних словах меня накрывает оргазмом. Резким и сильным. Кончаю так, что выстреливаю спермой далеко вперёд и громко стону. Отвязно. Жадно. Матерюсь.

— Конченый урод, — выплёвывает ругательство Эбби. — Извращенец.

— В одном ты права. Я кончил! — дыхание выравнивается. Я вытираю пальцы об подлокотник кресла и выуживаю сигареты из кармана джинсов. — Но что касается твоих слов про урода, Огонёчек… Тут ты не права! Неужели я тебе не нравлюсь? — я зажимаю телефон между ухом и плечом, чиркаю зажигалкой, раскуривая сигарету. — Не стесняйся. Ёбни мне правдой между глаз.

— Между глаз? Такому, как ты, поможет только одно — выстрел из двуствольного ружья. Промеж ног! Чтобы яйца в ошмётки! — гневно говорит Эбигейл.

Её сладкий голосок выплёвывает занятные ругательства. Но при этом она говорит их почти шёпотом.

— Шепчешь, словно мышка. В чём дело, Огонёчек? — ухмыляюсь. — Говори громче. Не стесняйся. Я знаю, что твоего жениха нет рядом…

Чувствую немой вопрос и потрясение.

— О да, Огонёчек. Я знаю очень… и очень многое о тебе, о твоей семье, о фирме твоего отца. И это, чёрт побери, даёт мне некие преимущества.

— Какие же? — спрашивает она.

— Я могу щёлкнуть пальцами — и ты примешься сосать, причмокивая.

Эбигейл в ответ смеётся. Неожиданно громко и заразительно. Улыбаюсь ей в ответ.

— Щёлкни, Мэтью Хилл. Прямо сейчас щёлкни так громко, чтобы я услышала. Потом посмотри вниз. На свой толстый член. Кажется, там чего-то не хватает, да?

Блять… От её слов мой член снова становится невозможно твёрдым и подскакивает вверх.

— Там не хватает моего ротика! — Эбби говорит так быстро, словно слова жгут её бойкий язычок. — И его там не будет! Ни при каких обстоятельствах!

— Вот тут бы я с тобой поспорил, Огонёчек. Но даю тебе последний шанс. Приезжай, моя развратная монашка. Я трахну тебя в задницу так, что ты забудешь, как молиться своему сраному богу.

Повисает небольшая пауза. Слышу только её жаркое и — готов поспорить — влажное дыхание.

— Бога нет. Он давно сдох! — чеканит слова, повторяет две короткие фразы, сказанные мной когда-то.

— Так значит, ты отказываешься поработать язычком и попрыгать на мне, как следует?

— Такого чернильного монстра, как ты, с радостью будет ублажать только шлюха…

— Да. И мы оба знаем, что ты — и есть шлюха. Что же касается моего разрисованного тела, то скоро тебе предстоит языком обвести все штрихи! — перевожу взгляд вниз. Мой член стоит колом. — Готов поспорить, последняя сделанная татуировка тебе понравится.

— Пошёл на хрен! Ублюдок! Мерзавец. Я подам на тебя заявление за сексуальное домогательство. И ты не приблизишься ни на один фут ко мне.

— Давай, распаляй себя! Ещё… Ещё, красотка. Обматери меня так, чтобы твой язычок стал максимально грязным от грубых слов. Но потом потрогай свою ебливую щель. Она течёт… И будет постоянно течь рядом со мной. Готовься быть моей шлюхой. Шлюхой Мерзавца…

Она что-то говорит в ответ. Но я сам отключаюсь. Что ж, рыжая сучка, я давал тебе шанс. Блять, я раздаривал шансы так щедро, будто сегодня случился внеочередной день благодарения!

Второй раз финала я достигаю очень быстро. Потом опять начинаю курить. Курить и смеяться. Я до последнего не пускал в ход главный аргумент. Но теперь, будь уверена, Эбби, воспользуюсь им. Вдыхаю сигаретный дым и выпускаю его колечками. Потом пронизываю эти кольца струёй дыма. Вот так я буду иметь тебя. Дрянь!

Смеюсь. Да, Огонёчек. Да-а-а-а… Разрешение на твоё использование в своих очень грязных целях лежит у меня в кармане.

О, Эбби…

Настойчивый звонок.

Снова и снова. Швыряю телефон прочь. Пошли все на хрен. У меня законный выходной после заебательски долгой вечеринки.

Слышится звон стекла. Начинает выть охранная сигнализация. Меня словно ветром сдувает с кровати. Рука ныряет под подушку, пальцы хватают ствол прежде, чем мозг просыпается.

Красться, словно вор в своём доме, когда в него кто-то ворвался? Это не про меня. Я вскакиваю из кровати в одних трусах и, перепрыгивая через ступеньку, несусь вниз. В оконном проёме возникает мужская фигура. Охуеть, он ещё и лезет ко мне в дом! Не успеваю понять, кто он — глаза ещё не продрал толком. Но выпускаю пару пуль поверх его головы.

— Мэт! Грёбаный ты мудила, прекрати стрелять! — слышится голос Наглеца, пытающегося перекричать охранную сигнализацию.

— Бро, это ты? — продираю заспанные глаза.

Итан залезает на окно, спрыгивает. Разбитое стекло хрустит под подошвами его узконосых, модных ботинок.

Вот же срань! Солнце едва встало, но Итан выглядит свежим, отдохнувшим и бодрым. Английский костюм строгого покроя сидит на нём великолепно. В то время как я стою в одних трусах, заспанный. Во рту как будто сдох скунс и начал разлагаться, а голова гудит, как колокол. И ещё вопит диким ором охранная сигнализация. Не успеваю её отключить. Придётся звонить в охранку.