внутренностями буйвола: чистили их, мыли и раскладывали по котелкам, подвешенным над кострами. Разогревали маниоку. Не дремал и наш повар Шарль. Он жарил для нас буйволиные почки на буйволином сале. Блюдо оказалось в высшей степени вкусным. Чай же, приготовленный из желтой болотной воды, оказался не очень приятным.

Запах коптящегося мяса привлек в лагерь много мух. После ужина я сел на бревно костра и стал писать дневник, отмахиваясь от них веточкой. Подошел рабочий и неожиданно… хлопнул меня по плечу.

— Цеце пила у вас кровь, — сказал он, передавая мне убитую муху. И добавил:

— Их много налетело в лагерь.

Вот это уже настоящий поцелуй джунглей! Может быть, я уже заражен сонной болезнью? А это смертельно. Много человеческих жизней унесла сонная болезнь в Африке. Но вот что меня удивило: рабочие не боятся этих мух и считают, что цеце для человека не опасна. Попробовал себя успокоить: «Наверное, в этих краях цеце не заражена паразитами…» Иначе почему так ведут себя рабочие?

Муха цеце — бич для скота (но укусила-то она меня!). От ее укусов гибнут быки, коровы и лошади. Козы и овцы к ее укусам не чувствительны. Их-то и разводят местные жители.

Муха цеце любит влажные затененные места: болота, берега рек и озер. Ее отпугивает мазь «Тайга» и диметилфталат. Она охотнее летит на черное, чем на белое. Поэтому там, где она водится, лучше вего носить белый костюм. Муха цеце (мы прозвали «летающая смерть») — живородящая, питается только кровью животных или людей. Без крови она погибает. Сама по себе муха цеце нс ядовитая, но является переносчиком паразитов (трипанозом), которых она вместе с кровью всасывает у зараженных животных и людей. Трипанозомы, попав в тело мухи, начинают развиваться. Через две недели они «созревают» и могут убить человека или животное, если окажутся в организме того или другого, куда они попадают во время укуса. На месте укуса мухой цеце возникает волдырь около 2 см в поперечнике, окруженный восковидной зоной. Через несколько дней он исчезает. Укушенный может его и не заметить. Первые симптомы болезни напоминают малярию. Потом наступает сонливость, апатия, головная боль, мышечная слабость, повышенная чувствительность кожи, меланхолия, и в конце концов человек умирает в агонии.

Прививок от сонной болезни не делают, по-видимому, потому, что их профилактическое воздействие кратковременно. Поэтому геологу, путешественнику приходится идти на риск: авось пронесет; ну а если и заболеешь — отдаться в руки эскулапов.

Муха цеце кусала нас неоднократно, но, к счастью, никто не заболел сонной болезнью. Муха-убийца оказалась без паразитов.

Снова муравьи

Первая половина июля. Воскресный день. Моросит мелкий, как сквозь сито, дождь. Погода напоминает осенний день Подмосковья. Мы сидим под навесом, пристроенным к нашей хижине, и рассматриваем образцы горных пород, собранные во время маршрутов. Нам видно, что происходит в лагере. Многие рабочие, их жены и дети сидят у костров. Одни завтракают, другие играют в карты, третьи поют. Часть рабочих уходит в лес за корой, необходимой для изготовления кроватей и других предметов обихода. Я видел, как это делается: рубится дерево, с части его обдирается кора, а само дерево остается гнить. Во время маршрутов наши проводники на деревьях делают глубокие зарубки, не задумываясь о том, что этим самым портят дерево. Приходилось объяснять, что лес — богатство республики и его надо беречь.

Во второй половине дня рабочие собрались у транзисторных приемников послушать передачу из Браззавиля о футбольном матче. До нас долетает голос футбольного комментатора: «ай-яй-яй, ай-яй-яй», — видимо, огорченного промахом одного из игроков. Но вот команда, за которую болеют рабочие, забивает гол. У приемников творится что-то невообразимое: болельщики кричат, визжат и прыгают.

После ужина, прохаживаясь по лагерю, услышали знакомые крики: «Месье, муравьи! В вашей хижине много, очень много муравьев». Заглядываем в хижину и видим там миллионы, нет, пожалуй, миллиарды муравьев: на полу, на стенах, на раскладушках, на продуктах — всюду. К нашему счастью, в лагере горело много костров, и мы стали бросать на муравьев раскаленные угли. Одновременно выносили из хижины продукты и складывали их около костра. Муравьи нас больно кусали, но мы с упорством спасали продукты. Когда вытащили все продукты, мы прекратили борьбу; уставшие, взволнованные и покусанные уселись мы у костра и стали снимать с себя муравьев и бросать их в костер.

Часа через полтора заглянули в хижину и удивились: муравьев почти не осталось. Они словно по чьей-то команде покинули хижину. Ложимся спать со слабой надеждой, что муравьи больше не нагрянут. Но как знать? Джунгли — это джунгли…

К середине июля обследование окрестностей ручья Бикелеле было закончено. Предварительные данные говорят о том, что алмазы есть в ручьях Грушевидном (так мы назвали один из безымянных притоков Бикелеле из-за того, что в плане он имел грушевидную форму), Бикелеле и Маута. Но сколько их? Чтобы ответить на такой вопрос, нужны дополнительные, более детальные исследования, что не входит в задачу нашей предварительной разведки в этом году. Нас ждут новые места.

Раннее утро. Бросаем прощальный взгляд на хижины и направляемся к деревне Мосана по знакомой тропе.

Отмахав около 30 км, к вечеру прибыли в деревню Мосана, где и заночевали.

В деревне Нгубу-Нгубу

Из деревни Мосана едем в Мосенджо. С нами едет и Луи Бунгу, провожая нас до Мосенджо. Дальше с нами он работать не захотел, решил остаться в родных краях и заняться поисками и добычей алмазов.

— Да, думал я, — Луи несомненно извлечет из недр Конго какое-то количество алмазов, потом продаст их. Но это ничего не даст для Конго!

В деревне Нгубу-Нгубу, расположенной приблизительно в 150 км севернее Мосенджо, нас встретил очень высокий и, как мне показалось, немного флегматичный шеф этой деревни. Он выделил нам под жилье школу. Не успели мы как следует разместиться, как шеф пришел к нам с подарком — курицей.

— Чем же угостить его? — задумался я. Посоветовался с Шарлем.

— Надо угостить его кофе со сгущенным молоком.

Так я и сделал. Шеф остался очень доволен.

По окончании нашего скромного приема идем осматривать деревню. Как-то незаметно наступили сумерки и стало намного холоднее. Видимо, сказывалась высота. Деревня находилась на высоте 800 м над уровнем океана. Располагаясь спать в школе, мы надеялись согреться, но ошиблись. Всю ночь зуб на зуб не попадал от холода, особенно трудно нам пришлось под утро.

В один из воскресных дней шеф деревни любезно предложил нам съездить на границу с Габонской Республикой, которая находится недалеко от Нгубу-Нгубу.