— Сначала мне нужно знать, куда он направляется.

— Они как раз это выясняют. Он купил билет в «Комэйре».

— Держи меня в курсе.

Квинн кивнул, снова надел наушники и тихо заговорил в микрофон.

— Раджив, что у тебя? — спросила Янина Менц у необычайно толстого индуса, сидевшего за компьютером.

— В справочнике зарегистрировано девять Тобел Мпайипели. Я сверяю даты рождения. Дайте мне десять минут.

Она кивнула.

Почему Моника Клейнтьес обратилась именно к Мпайипели? Кто он такой?

Она подошла к Радебе, который беседовал по телефону с отделением ПРА в Гаутенге. Тем временем в оперативный штаб принесли кофе и бутерброды. Янине не хотелось ни есть, ни пить. Она вернулась к Квинну. Тот только слушал, время от времени взглядывая на нее. Он был спокоен и собран.

Невероятная команда, подумала Янина. Все кончится, не успев даже начаться.

— Он летит в Йоханнесбург, — сообщил Квинн.

— У него с собой только одна сумка?

— Да, только одна.

— Мы совершенно уверены в том, что Моника Клейнтьес у себя дома?

— Она сидит в гостиной перед телевизором. Ее видно через тюлевую занавеску.

Янина обдумала дальнейшие ходы, прикинула возможные проблемы. Должно быть, диск находится у Мпайипели. Можно перехватить его сейчас же и отправить в Лусаку опытных оперативников. Так проще контролировать ситуацию. ОБР пусть пока побудет в резерве: нелегко будет переправить Мазибуко и его ребят в Замбию. Слишком много дипломатических осложнений. Не хочется светиться. Ничего, директор проверит отряд быстрого реагирования в деле как-нибудь в другой раз. Главное — ни в коем случае не допускать утечки. Пусть все идет тихо-мирно.

— Насколько сильная команда собралась в аэропорту?

— Достаточно сильная. Они опытные, — ответил Квинн.

Янина Менц кивнула:

— Квинн, прикажите им взять Мпайипели. Только без шума, мне не нужна драка в аэропорту. Пусть сделают все быстро и незаметно. Потом посадят его вместе с сумкой в машину и привезут сюда.

Тобела поставил сумку на колени, и вдруг ему стало ужасно одиноко. Они с Мириам живут вместе уже больше года. Больше года он проводил вечера в кругу семьи и вдруг снова оказался один, как было в прежние времена.

Он проанализировал собственные реакции. Скучает ли он по Мириам, по Пакамиле? Ответ его удивил, потому что в одиночестве он не нашел утешения. Всю жизнь он полагался только на себя, но за один последний год все круто изменилось. Ему хотелось сейчас быть там, с ними, а не здесь.

Но ему надо выполнить задание.

Джонни Клейнтьес. Тот Джонни Клейнтьес, которого он знал, никогда бы не продался. Должно быть, со стариком что-то случилось, что-то его надломило. Кто знает, что творится там, наверху, в кулуарах нового правительства и новой разведки? Возможно все, хотя… как-то не верится. Джонни Клейнтьес всегда был цельным человеком. Преданным бойцом. Сильный человек с сильным характером. Он обязательно обо всем его расспросит, когда данные будут переданы и Джонни получит деньги. Если все сойдет гладко. Должно сойти.

Тобела забыл об опасности. И вдруг опасность сама напомнила о себе — те двое в серых костюмах. Он не видел, как они подходят, а они подошли сзади, и он очнулся от своих мыслей, как от толчка. Видимо, он стареет — реакции уже не те.

— Мистер Мпайипели? — спросил один.

— Да.

Откуда они знают его имя? Они стояли вплотную, не давая ему встать.

— Мы хотим, чтобы вы поехали с нами.

— Зачем?

— Мы представляем интересы государства, — сказал второй, поднося к его глазам пластиковое удостоверение личности: фотография и национальный герб.

— Мне нужно успеть на самолет, — ответил Тобела. В голове прояснилось, тело напряглось.

— В другой раз, — сказал номер первый.

— Я никому не хочу причинять вреда, — сказал Тобела Мпайипели.

Парни захихикали: очевидно, им в самом деле было смешно.

— Неужели?

— Прошу вас!

— Боюсь, мистер Мпайипели, у вас нет выбора. — Номер первый постучал по синей сумке. — Там у вас…

Что им известно?

— Пожалуйста, — сказал он, — послушайте. Мне не нужны неприятности!

Агент услышал в голосе здоровяка коса умоляющие нотки. Ага, боится! Попробую сыграть на его страхе.

— Мы можем причинить вам больше неприятностей, чем вы себе представляете, приятель, — сказал он, откидывая полу пиджака и демонстрируя пистолет в черной наплечной кобуре. Потом агент протянул руку за сумкой и приказал: — Ну, пошли!

— Ай, ай! — сказал Тобела Мпайипели.

За то время, какое понадобилось, чтобы рука номера первого дотянулась до сумки, ему предстояло принять важное решение. Он кое-что уловил по их поведению: они не хотят привлекать к себе внимание. Хотят тихо увести его отсюда. Он должен этим воспользоваться. Когда номер первый потянулся за сумкой, его куртка распахнулась. Тобела мигом выхватил пистолет, повернул ствол, встал. Номер первый застыл с сумкой в руке; глаза его от изумления чуть не вылезли из орбит. Номер второй стоял за номером первым. Остальные пассажиры не заметили ничего необычного.

— Мне не нужны неприятности. Отдайте сумку.

— Что вы делаете?! — спросил номер второй.

— У него мой пистолет, — прошипел номер первый.

— Возьми сумку, — велел Тобела второму.

— Что?

— Возьми у него сумку и брось туда свой пистолет. — Он сильнее ткнул пистолетом в грудь номеру первому, держа его щитом между собой и вторым.

— Делай, как он велит, — тихо распорядился первый.

Номер второй колебался; он все время переводил взгляд с них на пассажиров, ожидающих вылета, но никак не мог ничего придумать. Наконец он решился.

— Нет, — заявил он, вынимая собственный пистолет и засовывая его под пиджак.

— Делай, что он говорит, — властно и требовательно прошипел номер первый.

— Мать твою, Биллем!

Мпайипели старался сохранять спокойствие.

— Верните сумку, и все. Я не слишком хорошо обращаюсь с револьверами. Здесь много народу. Кто-нибудь может пострадать.

Патовая ситуация. Мпайипели и Биллем стоят почти вплотную, номер второй — в метре от них.

— Господи, Альфред, делай же, что он говорит! Куда он денется?

Наконец, номер второй сдался:

— Тебе самому придется объясняться с начальством! — Альфред медленно вытянул сумку из руки Виллема, расстегнул «молнию», затолкал внутрь свой пистолет, снова застегнул сумку и осторожно поставил ее на пол, как если бы ее содержимое было бьющимся.