отделанными серебром, и зенненхунд, бегающий туда-сюда. Мы единственные пассажиры на перевале Швэгальп, от которого с 1935 г. можно добраться до вершины горы Зэнтис по подвесной дороге. Нам кажется, что мы словно на стратостате, когда плывем на высоте 51 метра в густой туман, который превращает весь массив Зэнтиса в исходящую паром прачечную. К сожалению, 2100-метровый маршрут мы преодолеваем всего за 10 минут. Поездка поражает нас драматизмом. Кусочки льда и снега бьют в окна, словно за ними дикая буря с градом. Приникнув к холодному стеклу, мы видим, что к нам приближаются заснеженные известняковые скалы. Впечатляет мощь Ходлера. Нам кажется непонятным, почему поднялся такой шум из-за железнодорожного строительства. Разве нет дюжины других подступов к вершине Зэнтиса, где в худшем случае можно встретить невоспитанных пешеходов, докучающих путешественникам? Зачем лишать старых и слабых людей возможности насладиться великолепием горного массива Альпштайн? Задаваясь этим вопросом, мы радуемся драматическому погодному меню, которое раскрывается перед нами.

Мы пользуемся двухчасовой остановкой, чтобы посетить местного метеоролога. Ледяной ветер треплет нас, пока мы без пальто и шапок пробираемся по колено в снегу к каменному дому, в котором на протяжении 11 лет живут Эрнст Хостэттлер, уроженец Берна, и его жена, замурованные зимой на девять месяцев и предоставленные сами себе. Только раз в году они берут трехнедельный отпуск и едут в Цюрих к сыну, чтобы посетить модные магазины и цирк. Но им надоедает шум двигателей, городской воздух и невыносимая духота, и они едут в Бернский Оберланд или Валлис, чтобы отправиться в горы. «Вы должны порвать со всем там, внизу, чтобы вынести здешнее одиночество», — говорит метеоролог, пока мы оттаиваем в его комнате. Он ворчит из-за многочисленных назойливых альпинистов и фотографов, которые отравляют ему работу. Он тратит на нее около 16 часов в день. Первый отчет отправляется на армейскую метеорологическую станцию в 6:30 утра по центральноевропейскому времени. Затем следуют еще пять отчетов, которыми обмениваются военнослужащие, аэродром Дюбендорфа и Центральный институт метеорологии в Цюрихе. Последние наблюдения проводятся в 21:30, но они служат только для синоптического анализа. Для всего этого требуется сложный инструментарий и точное знание 45 видов облаков по международному кодексу погоды. Во время всех этих разъяснений Роберт тихо сидел на диване, но когда мы спускались к трактиру, сказал: «После вида на горы нам открылся не менее интересный вид на две человеческие судьбы!»

В трактире мы узнаем, что с тех пор, как Зэнтис открылся для международного туризма, прошло всего 100 лет. В 1846 г. была построена первая альпийская хижина, два десятилетия спустя — первые гостиницы, а в 1887 г. — Швейцарская метеорологическая станция, где в 1922 г. произошло ужасное убийство четы Хаас с целью ограбления. Еще одна трагедия случилась 5 июля 1832 г., когда полковника Антуана Бухвальдера, уроженца Дельсберга и инженера-геодезиста, ударило молнией во время работы. Его помощник, стоявший рядом, погиб, а левую половину тела Бухвальдера парализовало. Тем не менее он все же дошел или дополз до Тоггенбурга, чтобы позвать на помощь.

Поэтому нам есть что обсудить, когда после поездки к Зэнтису мы отправляемся пешком из Урнэша в Аппенцелль. По дороге мы видим за узкими окнами деревянных домов несколько вышивальщиц монограмм с тонкими, почти южными чертами лица. Роберт рассказывает, что им приходится усердно трудиться с утра до ночи, если они хотят зарабатывать четыре франка в день. В Херизау я предлагаю:

— Давайте выпьем еще по бокалу аппенцелльского вина!

— Это можно! — отвечает Вальзер, учтиво приподнимая старую фетровую шляпу.

XI

28. января 1943

Херизау — Занкт Галлен — Роршах

Изнурительная прогулка по обледенелой дороге из Херизау в Занкт Галлен, где в привокзальном буфете греемся кофе и сигаретами. Роберт изумлен тем, что нам нужны продовольственные карточки, чтобы получить порцию сыра. Мы едем на трамвае по пустынным улицам до конечной остановки Хайлигройц. Веселый кондуктор объясняет, как пройти к Боденскому озеру. Мы обходим церковь и идем через сумеречный лес к заповеднику Св. Петра и Павла, где в густом тумане, словно сказочные существа, мелькают серны, олени и косули. Роберт в восторге. В ресторане заповедника мы совершенно позабыли замысловатые объяснения кондуктора. Поэтому сворачиваем на какую-то улицу и справляемся о расположении Боденского озера у двух-трех человек. Их забавляет, что мы хотим идти пешком так далеко. В трактире Zur Sonne заказываем вермут и горячую сырную лепешку. Она приходится нам по вкусу. Пухленькая официантка сообщает, что мы неподалеку от трамвайной остановки, на которой вышли полтора часа назад. Итак, мы возвращаемся туда, а затем идем по главной военной дороге в направлении Роршаха, до которого добираемся два часа спустя, сразу после полудня. Кладбищенская тишина. Воротник и галстук Роберта развязались во время ходьбы. Я советую ему убрать их в карман пиджака, но он исчезает в туалете на пристани, чтобы привести себя в порядок. Когда Роберт появляется, галстук и воротник на нем совершенно перекошены. Я говорю, что женщинам он все равно нравится. Он смеется и успокаивается. Неторопливо блуждаем по городу. Роберт, изумленный, останавливается перед множеством витрин и домов. Благородная барочная архитектура Роршаха производит на него впечатление. Ему сложно от нее оторваться.

Наконец мы решаем поесть в Traube, трактире с мясной лавкой, но в общем зале перед миской кукурузы сидят лишь хозяин и белокурая девочка. Они говорят: «Здесь нечего есть!» Мы видим, что плита на кухне холодная. Изучаем меню в нескольких других ресторанах, пока не оказываемся на почте, которую порекомендовал мне один таможенник. Мы пьем красное бухбергское и заказываем обед который действительно неплох: шницель из телятины с пюре, бобами и горошком. Мы все съедаем, а затем продолжаем болтать в кондитерской за чашкой черного кофе. Обратная поездка в Занкт Галлен, где я в книжной лавке покупаю другу Шинель Гоголя. Роберт, без пальто, со свернутым зонтиком бежит впереди меня по узким улочкам, словно что-то почуяв.

Я не люблю его беспокоить и покорно следую за ним. У городского театра я подмечаю, что он ищет темную баварскую пивную, где мы бывали прежде. Здесь Роберт чувствует себя как дома и начинает — что бывает крайне редко — рассказывать о себе. Покупаем на рынке апельсины, которые он любит, и чуть теплые каштаны у шумной женщины с парализованной правой рукой. Прощальный напиток в привокзальном буфете. Роберт повторяет несколько раз: «Это был чудный день, вы не находите? Как насчет Бишофсцелля в следующий раз?» Я снова подмечаю, что его алые губы напоминают