ждать новой встречи нам обоим не пришлось. Через неделю ранним утром на экране телефона Боба снова высветился мой номер. Не обещая непринужденной обстановки при встрече, я просила его приехать ко мне домой, где десять агентов ФБР перерывали мои вещи и ломали мебель. Через полчаса после этого звонка Боб был у дверей моей квартиры. Его не пустили – не положено по протоколу, поэтому он только ходил вокруг дома и громко возмущался абсурдностью всей ситуации. Ведь все документы были давно предоставлены американскому правительству, и мы добровольно явились на восьмичасовой допрос, зачем было устраивать «маски-шоу»?!

Будучи абсолютно уверен в том, что все произошедшее – чистейшая ошибка, Боб многократно пытался связаться с ФБР и просил пояснений о причинах обыска. Он предлагал повторно и снова добровольно предоставить всю информацию о моей жизни и деятельности в США. Боб просил об организации моего допроса агентами ФБР в любое удобное для них время в любом месте. Ответа на его запросы он так ни разу и не получил.

Ведь не установление истины было целью охоты, а публичная казнь над врагом народа на глазах у разъяренной толпы.

Обвинение

– Развернитесь лицом к стене, – скомандовала мне Мишель, – руки за спину. И я почувствовала холод стальных браслетов на моих запястьях. – Вперед! – продолжила она. И я пошла сквозь строй вооруженной группы захвата спецагентов ФБР, уже у самого выхода из подъезда я краем глаза увидела моего друга сердца, но решила не встречаться с ним взглядом. «Ему и так сейчас плохо, как бы он не бросился меня спасать, а тогда будет хуже», – подумала я, вспоминая зарисовки подобных ситуаций из американских боевиков.

На улице нас ждал черный новенький внедорожник, в салоне пахло кожей. Меня посадили на заднее сидение, рядом села Мишель, а на переднем сидении поместился Кевин. Машина плавно тронулась. Отсутствующим взглядом я смотрела в окно на пролетающие здания, рестораны, весело прогуливающихся в воскресный летний день людей. Повисло тяжелое молчание. Уже тогда мой мозг сам собой решил дистанцироваться от происходящего, как будто это все было не со мной, а с кем-то другим в очень страшном глупом несмешном кино. «Что это и что будет дальше? Это точно ошибка», – повторяла я, словно мантру.

Машина подкатила к большому монументальному строгому серому бетонному зданию, возле которого на куске мрамора, будто на надгробной плите, была выгравирована надпись: «Здание им. Дж. Э. Гувера». Это одно из многочисленных зданий Бюро, названного в честь его основателя и человека, который почти полвека самоотверженно выкорчевывал «красную коммунистическую заразу» из американского общества. Именно отсюда началось мое путешествие длиною в полтора года. Машина свернула к сплошным серым автоматическим подъемным воротам, которые со стороны выглядели как сплошная стена. Слева красовался знак «Нет входа». Водитель нашей машины позвонил кому-то и сообщил, что мы на месте, и ворота медленно и с ужасающим скрипом поползли наверх.

То, что было внутри, с натяжкой можно было назвать гаражом: внутри стоял ряд огромных серых металлических мусорных баков. Других машин, кроме нашей, не было. Мишель приказала мне выйти из машины, что в наручниках за спиной было достаточно затруднительно – авто такого типа имеют высокий клиренс и ступеньку, так что я сползла ногами вперед. Меня тут же окружили сопровождающие агенты и, придерживая за плечо, повели по небольшой бетонной пологой дорожке, которую «в мирное время» используют, вероятно, чтобы скатывать те самые мусорные баки внутрь здания. Вместо двери подсобное помещение и сердце ФБР разделяла мутная грязная клеенка из толстого полиэтилена, которую мною же раздвинули, как тараном, втолкнув меня в череду серых бесконечных коридоров и повели по бесконечному количество проходов, лифтов и комнат.

Наконец, лабиринты привели нас в комнату с черной металлической скамейкой, сидение которой напоминало сетку. Мне приказали сесть. Не знаю, сколько прошло времени с момента моего ареста, но одно помню точно – я попросилась в дамскую комнату, надеясь хоть немножко перевести дух. А может, и всплакнуть от страха в одиночестве хоть пару секунд – плакать в присутствии палачей я не считала возможным. Незачем доставлять им такое удовольствие. Но не тут-то было. Большая туалетная комната имела прямо напротив унитаза огромное, до самого пола зеркало. Втолкнув меня внутрь, Мишель браво зашла за мной. Тут мне стало даже смешно – неужели они ожидали, что я буду глотать капсулу с цианидом или доставать иглы из подошв ботинок, чтобы умереть и унести с собой в могилу секреты «красных»?!

Что бы они там ни думали, процесс публичного справления нужды – отличный метод унизить человеческое достоинство. Тот самый туалет стал для меня началом «прекрасного» нового мира, в котором мне еще много-много месяцев не разрешат справлять нужду в одиночестве и будут регулярно раздевать и заставлять в таком виде бродить перед надзирателями. Такие методы широко применялись в лагерях нацистской Германии. Отсутствие одежды действует на человека угнетающее, лишая элементарного чувства защищенности. Не зря маленькие дети, только приобретя осознание собственного «я», пытаются прикрыть наготу. Но все это было частью плана или, как это называют американцы, «большой картины» моего нового мира, который мне еще предстояло познать во всей красе.

После проведения «боевого крещения» в виде череды бесконечных унижений меня вернули в холл. Там другая женщина-агент – полноватая латинос в штатском с растрепанными неухоженными волосами допросила меня о моем адресе, дате рождения, месте учебы и работы, а позже отвела на процесс забора ДНК и снятия отпечатков пальцев. Весьма неприятная процедура, кстати. Мне выдали стакан воды и приказали засунуть какую-то белую полоску в рот, очень похожую на те, что наши старшеклассники используют на уроках химии.

Когда все необходимые процедуры регистрации были завершены, меня отвели в маленькую комнату. Казалось, она была высечена из монолитного куска бетона – грязно-серые стены и такого же цвета потолок и пол. В углу стояла уже привычная по виду черная железная скамейка, а напротив нее – старый дряхлый деревянный стол со стулом, обтянутым зеленым сукном, протертым до дыр. Из стены торчал черный железный крюк, а под ним расплылось засохшее желтое пятно. «Странно, – подумала я. – Прямо как знаменитые казематы Лубянки из фильмов про энкавэдэшные застенки и подвалы, где допрашивали „предателей“ Родины». Только это была не Лубянка 30-х годов, а свободная Америка XXI века…

Плакать не было сил. Желания доставлять такое удовольствие наблюдающим, наверное, какой-то скрытой камерой мучителям тоже не было. Я свернулась калачиком на маленькой скамейке и закрыла глаза. Не знаю, сколько прошло времени – может, час,