Шлепнувшись на мой диван и вытирая рукавом молочные усы, Рон выуживает из своего бездонного нагрудного кармана мятую листовку.

— Слушай, старушка. Есть возможность подработать.

— За деньги? — Я скептически разглядываю мокрую листовку его группы «Засор».

— ДА! Можно даже с авансом. — Он валится на спину, чтобы добраться до дальнего угла кармана, извлекает оттуда двадцатку, сминает в комок и бросает мне.

— Спасибо, — говорю я. — А что нужно?

— Дизайн обложки для нашего компакт-диска.

— У вас есть диск? — удивляюсь я.

«Засор» обычно ограничивается перепевами чужих песен в местных барах за чаевые. Когда-то в колледже я считала даже такие группы крутыми. Тогда я бы с гордостью ходила в футболке «Засора». Теперь для меня это просто еще одна бесперспективная местная группа.

— Пока нет, но Дэн работает над этим, — отвечает Рон.

Дэн — лидер «Засора», который постоянно уверяет, что знает кое-кого, кто знает одного продюсера, и который попадает в ноты только под кайфом. Рон играет на бас-гитаре, а двое других парней, Расс и Джо, — на гитаре и ударных соответственно.

— А ты случайно не можешь достать еще три тысячи? — с надеждой спрашиваю я.

Рон фыркает:

— Навряд ли. Двадцать сейчас, триста потом. Наличными, без налогов.

— Для начала неплохо. И мне нравится, как это звучит: «без налогов».

«Свободным художникам» не положено пособие по безработице. В системе социального обеспечения много нелепостей. Например, в моих интересах отказаться от внештатной работы и не работать вообще, чтобы не рисковать пособием. По-моему, пособия по безработице, как и большинство пособий, придуманы для того, чтобы понижать самооценку и вызывать зависимость.

* * *

Моя благосклонность к Рону почти мгновенно испаряется, когда он засовывает руку себе под ремень и с протяжным низким звуком выпускает газы.

— Ну ладно, хватит, Рон, я пошла, — сообщаю я. — Мне нужно понять, как скорее получить пособие.

— Подожди, ты идешь в социальную службу? Я стопудово могу помочь, — утверждает он.

— Сомневаюсь.

— Да брось, старушка, у меня там связи. — Он улыбается щербатым ртом.

Оказывается, на бирже труда Рон — истинное сокровище. Хотя за все время нашего знакомства у него никогда не было постоянной работы, он в этом здании знает всех и каждого. Например, называет охранника у входа Бобом и спрашивает, как его дети.

Я становлюсь в очередь за канатом; человек передо мной беззвучно матерится и дергает галстук.

— Люсинда! — кричит одна служащая. — ЛЮ-СИН-ДА!

Кто-то отвечает из-за конторки (людям в очереди его не видно):

— У нее перерыв.

— И конечно, она повесила эту очередь на меня, — возмущается женщина.

— Черил, твое дело — обслуживать посетителей, этим и занимайся, — говорит кривозубый менеджер. У него сальные волосы, галстук повязан криво.

— Почему ей дают три перерыва? Мне не дают трех перерывов! — верещит она.

— Мы не туда встали, — заявляет Рон.

— Но здесь написано «Заявки на пособие», значит, нам сюда, — возражаю я.

— Поверь мне, старушка, нам нужно наверх.

Я неохотно направляюсь к лифтам. Рон тащится за мной, шлепая резиновыми башмаками по кафельному полу.

На пятом этаже очередь в два раза длиннее, чем на третьем. Я вдруг понимаю, что мне срочно нужна сигарета, и поворачиваюсь к Рону:

— Есть закурить?

Покопавшись в кармане, он извлекает косяк.

— Не это! — сердито говорю я, поскольку злоупотребляю только легальными веществами. У меня принципы.

— Разве ты не в курсе, что никотин разъедает легкие? — Рон скребет свою козлиную бородку. — Знаешь, сколько в сигаретах всякой гадости?

— И это говорит человек, который выкуривает шесть косяков в день.

— Но в траву, по крайней мере, не подмешивают мышьяк и формальдегид. Стопроцентная конопля, малышка.

Я закатываю глаза.

— Ладно, ладно. Секундочку.

Косяк отправляется обратно, а Рон снова начинает рыться в кармане. Рон совсем тощий, и мешковатая одежда это только подчеркивает, но другой он не носит. После нескольких минут раскопок он достает свернутый листочек бумаги. В нем две белые таблетки. Экстази, наверное. Рон не вылезает из клубов.

— Это тебя развеселит. — Он одаривает меня щербатой ухмылкой. Я бью его по руке. — Старушка, к чему такая агрессия? — Рон бережно заворачивает таблетки и снова убирает в карман.

* * *

Прошло почти полчаса, и сигарета мне нужна нестерпимо.

— Расслабься, — советует Рон и массирует мне плечи. Я даю ему по рукам, он отскакивает в сторону и сердито бормочет: — Хотел помочь. Во дерганая.

— Следующий! — рявкает женщина в третьем окне.

Человек передо мной, который все это время переминался с ноги на ногу, как спринтер перед забегом, срывается со старта и чуть не врезается в окно. Ему нужна хорошая порция «Риталина» от гиперактивности. А мне нужна сигарета.

Я смотрю на другое окошко. За компьютером сидит маленький человечек в толстых очках. Он никого не зовет и никого не обслуживает. По телефону он тоже не говорит. И не обедает. Он просто сосредоточенно и отрывисто нажимает на кнопки. Я делаю вывод, что он играет. Может, что-нибудь из восьмидесятых годов, вроде «Космических захватчиков» или «Сороконожки». Я хочу такую работу, где можно играть в компьютерные игры. И неспешно обедать. И подолгу прогуливать.

Эх-х…

— Следующий! — рявкает женщина в первом окне, а мужичок, играющий в «Тетрис», по-прежнему не сводит глаз с компьютера.

— Здравствуйте. — Я улыбаюсь и всем своим видом показываю: я дружелюбна, я не психопатка, она должна мне помочь, потому что я милая и веселая. Но с женщиной этот номер не проходит. Она хмурится, работа явно ей осточертела. — Я за пособием.

— Документы? — спрашивает она.

На фотографии потрепанных водительских прав штата Иллинойс я выгляжу на четырнадцать, хотя на самом деле мне там двадцать два. Тогда у меня были короткие торчащие волосы всех цветов радуги, потому что в парикмахерскую я ходила нерегулярно. Теперь они длинные и мелированные, обычно я небрежно завязываю их на макушке. Мой братец Тодд говорит, что с такой прической и длинной шеей я похожа на страуса.

Я снимаю очки, чтобы женщина меня как следует разглядела, и снова улыбаюсь: пусть видит, что я не обиделась на ее резкие манеры.

— Вы здесь не похожи на себя. — Приложив карточку к стеклу, поближе к моему лицу, она скептически вглядывается в мое изображение.