Человек по имени Лавджой поднял газету и показал на заголовок в три колонки: «Лондонский банкир арестован в Кельне!»

— Ну и что из того? Сегодня я уже здесь! Немцы меня отпустили!

— И почему же? — спросил Моррис. — Почему это гестапо отпускает человека, которого только что арестовало?

— Выяснилась моя невиновность.

— Ага, — сказал Лавджой.

— Ага, — сказал Моррис, и они обменялись значительными взглядами. После чего Моррис с чувством превосходства произнес:

— Мы из «Сикрет сервис», мистер Ливен. У нас своя информация из Кельна. Абсолютно бессмысленно что-то скрывать от нас.

«Теперь я знаю, кого мне напоминают эти двое, — внезапно осенило Томаса. — Бледного майора Лооза! Те же приемы. Тот же театр».

И он сказал гневно:

— Тем лучше, если вы оба из «Сикрет сервис», господа. В таком случае вас несомненно заинтересует: гестапо отпустило меня только потому, что я согласился работать на германский абвер.

— Мистер Ливен, вы нас считаете наивными простачками?

Томас потерял терпение:

— Я говорю чистую правду. Германский абвер шантажировал меня. Я не чувствую себя связанным моими обещаниями. Я хочу спокойно жить здесь.

— Однако вы ведь и сами не верите, что после такого признания мы пустим вас в страну! Вы высылаетесь официально, поскольку любой иностранец будет выдворен из Англии, если он конфликтует с законом.

— Но я же совершенно невиновен! Мой партнер обманул меня! Позвольте хотя бы увидеться с ним! Тогда поймете, что я говорю правду!

Моррис и Лавджой со значением посмотрели друг на друга.

— Почему вы смотрите так многозначительно, господа?

Лавджой сказал:

— Вам не удастся поговорить со своим партнером, мистер Ливен.

— Это почему же?

— Потому что ваш партнер уехал из Лондона на шесть недель, — сказал Моррис.

— Из Ло-ло-лондона? — Томас побледнел. — У-уехал?

— Именно. Говорят, отправился в Шотландию. А куда точно, никто не знает.

— Проклятье, и что же мне теперь делать?

— Возвращайтесь в свою фатерланд.

— Чтобы меня там посадили? Меня же отпустили только для того, чтобы я занимался шпионажем в Англии.

Оба снова обменялись взглядами. Томас знал, что продолжение не заставит себя ждать, и оно последовало незамедлительно.

Моррис заговорил холодно и деловито:

— Насколько я понимаю, для вас есть только один-единственный выход, мистер Ливен. Работайте на нас.

«Святые угодники, — подумал Томас, — расскажи я это в клубе, никто мне не поверит».

— Давайте вместе вести игру против немцев, и мы оставим вас в стране и поможем вам в истории с Марлоком. Мы защитим вас.

— Кто меня защитит?

— «Сикрет сервис».

Томас не смог удержаться от смеха. Затем он посерьезнел, поправил жилетку, галстук и поднялся во весь рост. С растерянностью и подавленностью было покончено. Теперь он знал: то, что он считал нелепым розыгрышем, было не так уж смешно. Нужно бороться. И он будет бороться. Мужчина не позволит так просто разрушить свою жизнь.

Томас Ливен сказал:

— Я отклоняю ваше предложение, господа, и уезжаю в Париж. С лучшим французским адвокатом я начну процесс против своего партнера, а заодно и против британского правительства.

— На вашем месте я бы этого не делал, мистер Ливен.

— А я это сделаю.

— Об этом вы пожалеете.

— Посмотрим. Отказываюсь верить, что весь мир — сумасшедший дом! — сказал Томас Ливен.

Через год он уже не был в этом уверен. А восемнадцать лет спустя, когда ночью в роскошном отеле в Каннах он вспоминал свою прошлую жизнь, он был просто убежден: весь мир не что иное, как дом для умалишенных. Эта мысль казалась ему единственной истиной, на которую только и можно опираться в этом безумном столетии. Можно и должно!

28 мая 1939 года, после полуночи, молодой элегантный господин делал заказ в ресторане «У Пьера», знаменитом среди гурманов:

— Эмиль, нам, пожалуйста, что-нибудь из закуски, затем суп из раковых шеек, за ним филе с шампиньонами. А на десерт — как насчет мороженого со взбитыми сливками и фруктами?

Старший официант Эмиль, старый и седой, рассматривал посетителя с улыбкой и симпатией. Он знал Томаса Ливена уже много лет.

Возле молодого человека сидела красивая девушка с блестящими черными волосами и веселыми кукольными глазками на овальном лице. Звали ее Мими Шамбер.

— Мы голодны, Эмиль. Мы только что из театра, смотрели Шекспира с Жаном Луи Барро…

— В таком случае я бы порекомендовал подогретые бутерброды с семгой, мсье. После Шекспира требуется восстанавливать силы.

Они рассмеялись, и пожилой метрдотель удалился на кухню. Ресторанный зал был длинным и темным, в старомодном стиле, но весьма уютным. Куда менее старомодно вела себя молодая дама.

На Мими было присборенное на боку белое шелковое платье с глубоким вырезом. Молодая актриса с грациозной маленькой фигурой была неизменно весела, даже по утрам после пробуждения.

Томас познакомился с ней два года назад. Он улыбнулся Мими, глубоко вздохнул:

— Ах, Париж! Единственный город, в котором еще можно жить, малышка. Мы проведем с тобой прекрасные дни…

— Я так рада, что ты снова в хорошем настроении, дорогой! Сегодня ночью ты спал беспокойно… говорил что-то сумбурное на трех языках, я поняла только французский… Что-то не в порядке с твоим паспортом?

— С чего ты взяла?

— Ты беспрестанно говорил о высылке и о разрешении на проживание… Теперь в Париже так много немцев, у которых проблемы с паспортом…

Тронутый, он поцеловал кончики ее пальцев:

— Не беспокойся. Дурацкая история. Но ничего действительно неприятного, — он говорил со спокойной убежденностью, сам веря в свои слова. — Со мной поступили несправедливо, понимаешь, малышка? Меня обманули. Но несправедливость иногда хоть и длится долго, но все же не вечно. Теперь у меня прекрасный адвокат. И в ожидании — уверен, недолгом, пока передо мной не извинятся, — я хотел бы отдохнуть у тебя…

Подошел гарсон:

— Мсье Ливен, там двое господ хотят поговорить с вами.

Ничего не подозревая, Томас поднял голову. У входа стояли двое в не совсем чистых плащах. Они смущенно кивнули ему. Томас поднялся:

— Я сейчас вернусь, малышка.

Он подошел к выходу: «Господа, чем могу служить?» Оба господина в мятых дождевиках отвесили легкий поклон. Затем один из них заговорил: