Раскрываю корочки, показывая ему снизу.

- Греться поедем...

- А я не могу... у меня куртка сзади за что-то зацепилась. Вызовите спасателей, пожалуйста!

- Не, пацан. МЧС сейчас спасает тех, кто в реальной опасности находится. Я их на самодуриков отвлекать не буду.

- Ну я же замёрзну!

- А ты чего полез-то туда? Согреться? Или барс в тебе проснулся снежный?

- На спор...

- А кенты твои где? С которыми спорил. Чего не спасают?

Оглядываю любопытную толпу.

- Свалили.

- Ясно. Так себе, значит, кенты.

- Помогите... Пальцы уже отмерзли.

- Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Как тебя зовут-то?

- Василий.

- Снимай куртку, Василий, и спускайся без неё. Спасателей на всех не наберешься.

Василий возится с замком и рукавами.

С отвращением смотрю на ледяной помост. Ой, терпеть не могу вот это всё... Но если он на него загремит, тут без скорой не обойдёшься. Пацан молодой, и хоть и бестолочь, всё равно жалко.  Скидываю куртку, отдаю Маше в открытое окно.

- Миша, ты что тоже на ёлку?

- Ага... подвиг в Вашу честь, моя королева, - морщусь я. - Игрушку принести?

- Да, вот ту... - кивает на пацана, - посиневшую, пожалуйста.

В свитере - жесть, как холодно.

Возвращаюсь к помосту, перехватываюсь пальцами за деревянные доски сверху, подтягиваюсь, скользя ботинками по льду. И через несколько секунд оказываюсь у основания искусственной ёлки, наклоняясь, и пробираясь между ветками к стволу.

Подстраховываю этого Василия. И, как чувствовал, он слетает с последних пары метров. Ловлю за шкирку, чтобы не чмокнулся носом об лёд.

- Пальцы... не сжимаются... - оправдывается он.

Пальцы и правда у него уже синие.

- Где вас только на таких придурков учат? Ты случайно не на пальцы спорил? А то, может, и проспорил уже... обрежут к чертям.

Василий уныло смотрит на пальцы.

- Мужики... - окрикиваю стоящих поближе с маленькими бутылочками коньяка. - Помогите пацану спуститься.

- А мы не спасатели! - борзо.

- А ну-ка метнулись! - рявкаю я, проглатывая пару матов. - Пока я вас не упаковал до утра за распитие!

- Так праздник же!

- Это только у тех, кто вел себя хорошо - праздник. А кто мудак, у того - штраф за распитие.

Недовольно бубня, стягивают пацана. Спрыгиваю следом.

- В машину быстро, на заднее, - киваю ему на свою тачку. Пока будем ждать наряд околеет в конец.

Покупаю пару стаканов кофе, Маше - с "зефирками". Сажусь за руль.

Василий уже сидит в Машиных варежках. Она опустила сиденье и трет его кисть, лежащую на колене одной рукой. Вторая пристегнута к рулю.

- Надо растереть... Варежки шерстяные. Кровообращение наладится, - сюсюкается она с ним. - Ничего не обрежут... Я тоже в детстве обмораживала.

- Кто бы сомневался... - фыркаю я.

Ревниво смотрю на происходящее. На вид он примерно ее ровесник...

- Маш.

Разворачивается. Молча протягиваю ей кофе. Свой, так и быть, отдаю болезному - отогреваться. Отстегивают ее руку, убирая наручники в карман. Выезжаю на дорогу, параллельно отзваниваясь Айдарову, что с нарядом отбой. Клиента сам везу в травмпункт.

Маша протягивает мне свой кофе. Делаю несколько глотков и отдаю обратно. У кофе привкус детской жвачки.

- Так и быть, я прощаю Вам наручники. Вы снова мой герой, Михаил! - улыбаясь изрекает пафосно Маша.

- Ах, оставьте! - со смехом фыркаю я. - Восхищение принимается только поцелуями!

- Легко!

Неожиданно впечатывается в мою небритую щеку, опираясь рукой на бедро. Прямо на повороте! Ее кисть нечаянно съезжает высоко мне в пах. И я от внезапности всего происходящего чуть не вылетаю в сугроб на обочине. Выкручиваю руль, выжимая тормоза.

Взвизгивая от маневров, Маша еще ощутимое вцепляется в моё бедро до искр в глазах. Нос тачки немного таки въезжает в сугроб. Кофе от рывка резкого торможения выплескивается из стаканов. На сиденья и мои джинсы.

Замерев, я в шоке оглядываю беспредел... Перевожу на эту зажмурившуюся заразу разъяренный взгляд.

- Маша!!... Беги, твою мать!...

Сладко-липкая, мгновенно остывшая жидкость темным пятном расплылась по штанине. С отвращением отрываю прилипающую к коленке ткань. Второе пятно чуть выше...

Наклоняясь над вредительницей, луплю по бардачку, чтобы открыть. Не глядя сгребаю в охапку с десяток салфеток. И разъярённо хлопаю бардачком, чтобы закрыть.

Вредительница вздрагивает.

- Всё же просто, Мария! То, что делать не надо - не делаешь, а то, что сделать нужно - делаешь! Элементарно! И никакого геморроя окружающим.

- Давай я помогу... - пытается забрать у меня салфетки.

- Обойдусь!

- Ну вообще, да, - становится строгим её взгляд.

- Чего?!

- Спасибо, Михаил, Вам.

- В смысле?

- В прямом. Извините за геморрой.

- С зефирками... - зло передразниваю я, промокая липкие противные пятна.

Боковым зрением наблюдаю, как Маша выскальзывает из машины.

- Стой!

Мой голос заглушает звук хлопнувшей двери. С раздражением закатываю глаза.

Ах, эти юные феи с тонкой психикой! Порычать уже нельзя. Неужели не понятно, что если уж выбесила, то я рычу, а ты смиренно терпишь. Минут пять. Потом я сам извиняюсь.

Не оборачиваясь уверенно шагает вперед. То есть, теперь я еще и побегать за тобой должен в мокрых штанах? А мне этого делать не хочется!

Замирая, смотрю ей вслед через лобовое.

Иди-иди... Вот... не люблю тебя больше!

Не люблю секунд еще тридцать, пока ее силуэт не исчезает среди толпы в направлении площади, где я снял с ёлки болезного. Психуя, бросаю салфетки в ноги. Без шапки и варежек пошлёпала... Один отмороженный у меня уже есть. Через часик еще один будет? Одна.

Нахрен ты её, Медведь, из обезьянника то вытащил. Хорошо же сидела! В тепле, сладким кофе не плескалась и под поезда не прыгала. Нет... вытащил, обратно хрен засунешь!

Чего сидишь? Иди! Свернёт же сейчас куда-нибудь, будешь потом полночи искать.

- Товарищ полицейский... мне бы в травмпункт.

- Тебе варежки шерстяные выдали?