– Рад вас видеть, друг мой! – обратился он к Шлиссенджеру по-английски, но с каким-то очень странным акцентом.

– Мессир Оливер. – Эйб склонил одно колено и опустил голову. – Чем я могу служить вам?

Человек огляделся, его вопросительный взгляд уперся в меня.

– Это со мной, сэр Оливер – поспешил заверить Эйб. – Говорите свободно.

Сэр Оливер радушно улыбнулся мне и вновь повернул голову к Шлиссенджеру.

– Плохие новости, мессир Эгберт! Очень плохие. Вы слышали о ране великого магистра?

Эйб кивнул.

– Я скорблю всем сердцем. Поверьте.

– Дело не в скорби. – резко остановил его сэр Оливер. – Вы знаете мою преданность магистру, 30 лет я был его секретарем, он поверял мне многие тайные мысли… Обстоятельства, при которых 6ыл ранен монсеньер де Ла Валетт заставляют меня трепетать от ужаса и погружаться в сомнения. Как хорошо, что вы приехали! Я ни о чем другом не могу и думать.

– В чем дело, сэр Оливер? – В голосе Эйба прозвучала неподдельная тревога. – Я весь во внимании.

Секретарь еще раз бросил на меня недоверчивый взгляд и продолжал.

– Дело в том, друг мой, что магистра ранили вовсе не турки…

Удивление, граничащее с непониманием выразилось на лице Эйба.

– Одно слово, и вы оцените серьезность положения. – остановил его жестом сэр Оливер. – Удар, страшный удар, я не знаю, как монсеньер вообще остался жив, был нанесен сзади. Человек, нанесший его… Он из наших…. Он воспользовался сумятицей боя и…. – Сэр Оливер взмахнул рукой, губы его затряслись, не то от гнева, не то от жалости. – Магистр потерял сознание и упал, его нашли уже после боя, вечером. У него было сломано несколько ребер, размозжено плечо и… – Секретарь перевел дыхание, словно не решаясь выговорить. – Перстень…

– Он пропал?! – с досадой воскликнул Шлиссенджер, хлопнув себя по колену.

– Да. – со стыдом признался сэр Оливер. – Этот человек… Он очень спешил и отсек магистру два пальца, чтоб снять его.

– Почему два? – изумился Эйб.

– Я же говорю: он очень спешил. – раздраженно отозвался секретарь. – Несмотря на всю свою слабость, великий магистр просил проводить вас к себе, как только вы появитесь.

– Я иду немедленно. – Шлиссенджер сделал мне знак следовать за ним.

Мы вышли на улицу и двинулись к дворцу. В соборе звонил колокол. Несколько конюхов у коновязи чистили лошадей. Под аркой, где еще каких-то полтора часа назад стоял английский патруль, нас встретили угрюмые, закованные в броню наваррцы, утиравшие ладонями пот с лица.

Мы прошли в просторный внутренний двор, свернули в галерею, окаймлявшую его, и потерялись среди леса стройных флорентийских колонн. Как видно, Шлиссенджер прекрасно знал дорогу. Его повсюду узнавали и почтительно кланялись. Белая мраморная лестница вела к покоям великого магистра.

– Останьтесь здесь. – властно сказал мне Эйб, указывая за тяжелый занавес, отделявший, видимо, спальню магистра от гардеробной комнаты. – Все, что вы услышите, держите при себе. Быть может, в дальнейшем это вам весьма пригодится. – он шагнул вперед.

– Кто здесь? – услышал я сдавленный старческий голос.

– Не беспокойтесь, монсеньер. Это я. – отозвался Эйб.

– Подойдите. Нет, ближе. Мне трудно говорить.

Я чуть отогнул край занавеси и в щель увидел полутемную комнату. В дальнем углу на кровати лежал величественный седовласый старик с благородными чертами лица. Его правая, обезображенная, рука была забинтована, левую он дружески протянул Шлиссенджеру.

– Я хотел бы обнять вас, мессир Эгберт. – едва слышно сказал магистр. Но Бог не дарует мне такой возможности. Вы уже знаете о моем несчастье?

– Да, монсеньер. – Эйб опустился на колени перед кроватью.

– Да простит мне Господь, но я предупреждал Вас… не раз… Перстень Жака де Моле не может принести добра. Те, кто дал его несчастному магистру тамплиеров, теперь сделают все возможное, чтобы заполучить его обратно.

– Но я носил его, как память. – простонал старик. – Как память о великом человеке, столько сделавшем для крестоносного братства и пресвятой церкви… безвинно осужденном! Клянусь, я ни разу не употребил его во зло! Если б не он, – магистр схватил Эйба за плечо здоровой рукой, – Мы, возможно, не выиграли бы Великой Осады.

– Если б не он, ее могло бы не быть. – неожиданно резко сказал Шлиссенджер, вставая.

– Наверное, вы правы. – старик уронил голову на грудь – С тех пор, как я впервые примерил перстень, мне все время хотелось его снять. Но я не мог… Он словно врос в палец! У меня начались приступы беспричинной ярости. Когда защитники Сент-Эльмо умоляли меня позволить им покинуть безнадежный рубеж, я словно лишился рассудка от гнева. Я обвинил их в трусости. Они погибли. Все.

– Турки не пощадили даже раненных. – Шлиссенджер говорил так, точно вколачивал гвозди. – Их истерзанные тела прибили к крестам и пустили по воде мимо остальных бастионов. Чтобы мы хорошо знали, что нас ожидает. Некоторые были еще живы…

Магистр закрыл лицо ладонью.

– Простите меня, монсеньер, – голос Эйба стал мягче. – Я говорю это теперь только для того, чтоб в свой последний час на земле вы не находили себе покоя и там…. вам было бы легче.

– Вы знаете, что я умираю. – безнадежно сказал старик. – Вы всегда все знаете. Так найдите же его! Найдите! – воскликнул он. – А то этот перстень еще натворит дел.

– Я сделаю все, что смогу. – Эйб вновь склонил колени.

– Я мог доверить это только вам – прошептал магистр. – Я ждал вас. Теперь я спокоен. Ступайте. Не зовите ко мне больше никого.

Эйб встал, низко поклонился и быстрым шагом вышел. – Послушайте, что все это значит? – вылез я с вопросом в самый неподходящий момент. – Какого черта? – мне было очень неловко за свою роль тайного свидетеля. – Почему вы считаете себя вправе…

Эйб обернулся, смерил меня коротким оценивающим взглядом и процедил сквозь зубы:

– Должен же я был дать вам шанс выжить.

Едва ли от этого объяснения мне стало легче.

– Ну? Что он вам сказал? – сэр Оливер, разбиравший за столом магистра бумаги, поднялся навстречу Эйбу.

– То же, что и вы.

Лицо Шлиссенджера выглядело крайне расстроенным. – Он очень страдает, – Эйб помедлил. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, сэр Оливер. Секретарь кивнул. – Вы нашли того, кто нанес удар?

– Да. – сэр Оливер отложил бумаги. – Это мессир Робер д'Юрфе, командор второго бастиона. До сих пор он считался очень достойным и честным рыцарем.

Секретарь развел руками.

– Как вы узнали, что это он? – губы Шлиссенджера сжались в твердую складку.

– Он сам сказал, – ответил сэр Оливер. – Пришел и признался. Заливается слезами, говорит, что не хотел… что на него точно что-то нашло…