Макнэлл не рассмеялся в голос, но плечи его недвусмысленно затряслись.

— Какой у вас год обучения? — спросил он у меня. — Впрочем, это неважно. Вы действительно рассчитываете научить меня чему-то новому в этой области?

Я почувствовал себя на удивление спокойно. Наверное, потому, что уже успел понять: моя основная миссия в данном заведении вовсе не в том, чтобы повышать уровень чьей-либо квалификации.

— Нет, — честно ответил, — но я надеялся, что, быть может, вы научите чему-то новому меня.

Недолгое молчание, за которым последовало неожиданное.

— Стало быть, вы обучаетесь на кафедре теоретической астрономии. К какой категории по классификации Файнса относится гамма созвездия Акации?

От такого поворота я слегка растерялся; потребовалось несколько секунд, чтобы припомнить материал.

— К категории 4.

— Почему?

Складывалось впечатление, будто я и вправду прохожу интервью или устный экзамен.

— Потому что на планете нет разумной жизни, — ответил, можно сказать, по учебнику.

— А как же пятнистые мустанги?

Если он пытался таким образом меня завалить, то весьма неудачно.

— Это животные, а не разумная раса, — протянул я, давая понять, что мое утверждение совершенно тривиально.

— А из каких соображений вы делаете такой вывод? — не согласился с моим банальным ответом Макнэлл. — Пятнистые мустанги умны и умеют находить оригинальные решения абсолютно новых задач.

Это заявление немного поколебало мою уверенность, но не настолько, чтобы всерьез изменить мнение.

— Многие животные умеют находить новые решения, — возразил я. — Интеллект пятнистых мустангов приблизительно соответствует уровню человекообразных обезьян. Они умны, безусловно, но этого недостаточно, чтобы причислить их к разумным расам.

— А каким способом вы можете определить уровень их интеллекта? — Капитан и не думал прекращать расспросы. Или экзамен…

Раджер переводил взгляд с него на меня и обратно, тоже увидев в происходящем нечто нестандартное, но пока не вмешивался.

— В случае с обезьянами использовался главным образом коэффициент энцефализации, основанный на отношении массы тела к массе мозга. — Сколь ни забавно, эта дискуссия меня не раздражала, наоборот, становилась интересной. — Как вы наверняка знаете, результат человекообразных обезьян по этому показателю — около двух, в то время как у людей — семь. Согласитесь, как бы ни был высок уровень обезьян, эти результаты несопоставимы.

— Вот только к животным, обитающим на большей части других планет, EQ[2] оказался неприменим, — напомнил Макнэлл.

— Справедливо. — Я мельком покосился на тюремщика, давно потерявшего нить нашего разговора. — Равно как и к земным животным, если они не являются млекопитающими. К птицам, например. Но ведь была разработана новая мера. Уравнение Батхольда подходит для инопланетных животных, не только для наших. И, понятное дело, не только для млекопитающих. По этому показателю уровень разумных рас составляет от 11 до 17. Результат обезьян — 5, а пятнистых мустангов — приблизительно 6.

— От 11 до 17 — это огромный разброс, — заметил бывший капитан, похоже, не услышавший из моих уст ни одного нового слова.

— Насколько мне известно, взгляды ученых на этот счет не слишком расходятся, — настаивал я.

— Я не ученый, зато мне неоднократно доводилось видеть на практике, на что способны существа, пренебрежительно награжденные исследователями такими оценками, как пять или четыре. — Макнэлл явно предпочитал, чтобы последнее слово оставалось за ним. Что неудивительно, если учитывать его недавнюю должность. — На мой взгляд, люди берут на себя слишком много, щедро раздавая ярлыки всем живым существам. Впрочем, оставим. Ответьте мне на другой вопрос. Отчего планета Ярон-2 получила категорию «две трети»?

Тут меня было не смутить: на эту тему наш лектор по планетарным классификациям рассуждал на одном из самых первых занятий.

— Ученые долгое время не могли определить, относятся ли ее обитатели, миенги, к гуманоидам, — «отбарабанил» я. — С одной стороны, строение их тела в целом напоминает человеческое, с другой же, наличие двух пар рук и двух пар глаз несколько портит картину. Поэтому долгое время категорию записывали как «2/3», что в результате начали читать как «две трети». Прочтение, хоть и неправильное, так и закрепилось.

Я ожидал, что «экзаменатор» будет удовлетворен правильным ответом. Ответ он и не оспаривал, но вот смотрел на меня несколько странно, будто силился в чем-то разобраться и все никак не мог. В конце концов он перевел взгляд на Раджера и сообщил:

— Хорошо, я согласен на занятия.

Мы с тюремщиком переглянулись, и, кажется, оба с трудом удержались от вздоха облегчения.

— Какое время вам подойдет? — спросил у меня Раджер.

— Я веду группу по вторникам и четвергам с четырех до пяти. Могу приходить сюда в пять, сразу после лекций, либо делать перерыв до шести.

Варианта приезжать в тюрьму пораньше у меня не было.

— Лучше в пять, — высказался Макнэлл прежде, чем Раджер успел произнести хоть слово. — В шесть начинается смена Кортона. Вряд ли нашему юному преподавателю стоит это наблюдать. — Теперь он обращался исключительно к тюремщику.

Тот, в отличие от меня, понял, о чем идет речь, и незамедлительно кивнул, проявив неожиданную солидарность с заключенным.

Решение было принято, и я улетел, предварительно подтвердив, что снова прибуду в тюрьму в следующий вторник.

Быть может, этого признания следует стыдиться, но к моменту возвращения домой я успел практически забыть о тяготах жизни в заключении. Накопилась собственная усталость, а дорога на общественном транспорте выматывала, учитывая, что мне пришлось пересечь приличную часть нашего совсем не маленького города. Частный транспорт у меня имелся, но он предназначался для несколько иных целей. Но по иронии судьбы для них я его использовать как раз и не мог.

Дверь подъезда была заперта, открыл ее, приложив большой палец правой руки к так называемой «замочной скважине». Ничего общего со «скважиной» кружок сенсорной панели не имел, но название, насколько мне известно, сохранилось с тех давних времен, когда речь действительно шла о сквозном отверстии. Поднявшись на третий этаж, повторил процедуру с дверью собственной квартиры, а затем еще и посмотрел в глазок. Сверив с базой данных отпечаток пальца и радужку, компьютер признал меня хозяином, и дверь беззвучно отъехала в сторону, чтобы снова закрыться, едва я оказался внутри.

Некоторые использовали более новую охранную технологию, считавшуюся не такой энергозатратной для жильца. Компьютер просто сканировал внешность приближающегося к двери человека и автоматически отпирал квартиру в случае, если признавал в нем одного из хозяев или же их родных и друзей, получивших постоянный доступ. Иногда к этой системе добавлялось опознавание голоса. Но этот современный способ уже успел прославиться как не очень надежный: при определенном уровне фантазии и технологической подкованности компьютер было не слишком сложно обмануть. Так что я вместе со многими другими владельцами квартир предпочитал подождать, когда систему усовершенствуют, до той поры используя проверенные средства. Не то чтобы уровень преступности у нас зашкаливал, но, как и в любом большом городе, случалось всякое.