Она останавливается. Ее грудь быстро поднимается и опускается. Ее кожа покраснела, как и глаза, а на щеках заметны следы слез.

– И-извини… – задыхаясь, шепчет она и сжимается в комочек. – Я… я понятия не имею, что творю, что должна думать или чувствовать. Я уже не знаю, что правильно, а что нет.

Желание крепко обнять ее и защитить от всего, что причиняет боль, непреодолимо, но я знаю, что это не то, что нужно в этой ситуации. Хейли многое пережила, и я не смогу защитить ее от самой себя ни сейчас, ни через несколько месяцев. Я не смогу избавить Хейли от боли или забрать ее себе, даже при всем моем желании. Черт, я бы не колебался ни секунды. Но ничто из того, что я скажу или сделаю, не изменит случившегося. Ничто и никто не сможет вернуть ей Кэти и Джаспера.

Осторожно сжимаю руками ее лицо и жду, когда она снова посмотрит на меня.

– Я не знал твоей сестры, – тихо и нерешительно начинаю я, поскольку мы впервые откровенно говорим на эту тему. До недавнего времени я был твердо уверен, что Кэти просто уехала. Я думал, что они поссорились и решили не разговаривать друг с другом целое лето. Боже, как я мог так ошибаться? – Но неужели ты правда считаешь, что Кэти хотела, чтобы ты последовала за ней?

В ее глазах собираются слезы, но она не отводит от меня взгляд.

– Она бы не… – еле слышно выдавливает Хейли и хватается за мое запястье. – Кэти всегда… Кэти любила и наслаждалась жизнью, а теперь… теперь она никогда больше не сможет ходить на вечеринки, которые так обожала. Она никогда больше не будет готовиться к экзаменам ночи напролет и не выучит наизусть сложнейшие конспекты. Она никогда больше не будет есть со мной мороженое или защищать меня от грозы, – на последних словах Хейли издает хриплый смешок, который заканчивается рыданием. – Я очень боюсь грозы, но Кэти придумала уловку: при первых звуках грома она забиралась ко мне в кровать, как бы показывая, что это она трусиха, а не я.

Я освобождаю руку от хватки Хейли, чтобы вытереть слезы с ее щек.

– Кэти никогда больше не влюбится, не будет заниматься серфингом, и я не услышу, как она хохочет над шуткой, пока у нее не выступят слезы и она не завизжит, как морская свинка, – с тоскливой улыбкой продолжает Хейли. – Мы не выпустимся вместе. Папа не поведет ее к алтарю. Она никогда не станет матерью и тетей. И она никогда не состарится вместе со мной и кучей внуков… или кошек.

Я убираю ей волосы за ухо. Прикладываю все усилия, чтобы оставаться спокойным и быть рядом с Хейли, даже если меня убивает то, как ей больно сейчас.

– Внуки или кошки? – тихо переспрашиваю я.

Хейли кивает:

– Мы всегда представляли, как вместе состаримся и будем сидеть в своих креслах-качалках в симпатичном домике на берегу озера. А вокруг нас армия внуков – или, если не выйдет, бесчисленное множество кошек.

Не могу сдержать улыбки, потому что нарисованная ею картина такая странная. Милая, но странная. Но в голосе Хейли столько тоски, и моя улыбка становится все меньше, пока наконец не исчезает совсем. Для меня картина с кошками может быть просто очаровательной фантазией, но для нее и Кэти это было их будущее. Будущее, которого теперь нет.

– Я не знаю, что делать без нее, – шепчет Хейли. Печаль в ее глазах затмевает все остальные эмоции. – Понятия не имею, как двигаться дальше…

– Но ты уже это делала. Ты все лето продолжала жить дальше.

– Только потому, что знала: все закончится шестого сентября. Просто потому, что понимала: никаких последствий не будет. Я хотела, чтобы Кэти гордилась мной, когда мы снова встретимся. Только поэтому я была такой смелой.

– Ты смелая и без нее, Хейли.

Она мне не верит. Я замечаю это по ее поведению. Она не видит того, что вижу я. Она не признает в себе смелую, невероятную женщину, которая прошла через столько боли, потеряла так много, но все еще находит в себе силы бороться. Не ради меня. Не ради Кэти или Джаспера и не ради кого бы то ни было еще. Нет, Хейли сидит здесь, потому что хочет жить, даже если не знает как. И я бы не хотел ничего другого, кроме как помочь ей в этом, но я пребываю в таком же смятении. И это меня убивает.

– Иди сюда… – бормочу я.

На этот раз она не целует меня, но обнимает и утыкается мне в шею лицом. Ее теплое дыхание касается моей кожи. Неровное. Прерывистое. Ее плечи трясутся. Меня разрывает изнутри, но я крепко держу ее. Как и на плато, я просто обнимаю Хейли. Столько, сколько она захочет.

Понятия не имею, как долго мы так сидим. Снаружи постепенно начинают доноситься привычные звуки, словно мир медленно пробуждается – проезжающие мимо машины, первые прохожие, останавливающиеся перед витринами, чтобы поболтать, смеющиеся и визжащие дети. Даже в закусочной этажом ниже нас становится громче. Посетители приходят и уходят. Голос Бет эхом разносится по комнате. Приглушенные голоса и музыка там, внизу, воспринимаются как отдаленное жужжание. И хотя, по-видимому, все в Фервуде в это субботнее утро продолжают жить своей обычной жизнью, я все еще пытаюсь понять, как это вообще возможно. Как люди могут вести себя как прежде? Как мир может продолжать вращаться, будто ничего не произошло?

Хейли медленно успокаивается в моих объятиях. Ее дыхание становится ровнее, всхлипы реже, сердцебиение тише.

– Мне нужна помощь…

Слова трудно разобрать, но я уверен, что услышал все правильно.

Я мягко заправляю ей за ухо несколько прядей.

– Шарлотта… – начинаю я, откашливаюсь, потом пробую сказать еще раз. – После похорон Джаспера Шарлотта стала ходить к терапевту. Этот врач специализируется на том, чтобы помогать другим справляться с горем утраты. Она работает здесь, в Фервуде.

Это обычное заявление. Никаких вопросов, но мгновение спустя Хейли кивает.

– Хорошо…

Я удивленно моргаю и пытаюсь разглядеть сомнение в ее глазах, но ничего не вижу.

– Хорошо?.. – тихо переспрашиваю я.

Она кивает – и я с трудом могу поверить, что этот маленький жест вызывает во мне. Облегчение. Благодарность. Надежду. Чертовски много надежды. Но есть кое-что еще, нечто гораздо большее, что я не могу выразить словами. Знаю только, что мне нужно еще сильнее притянуть Хейли к себе.

– Мне так жаль, – шепчет она. Хейли дрожит, и я понятия не имею, то ли от холода, то ли от усталости.

– Не нужно, – отвечаю я, поглаживая ее по спине.

– Я испортила твою рубашку.

Только приложив усилия, мне удается подавить смех. Из всех возможных ответов ей именно этот приходит на ум. Это так типично для Хейли, что причиняет мне боль. Поверить не могу, что я чуть не потерял ее двадцать четыре часа назад.

Знаю, что опоздал тогда. Если бы Хейли хотела умереть на самом деле и проглотила таблетки, то никто не смог бы ее спасти, потому что любая помощь пришла бы слишком поздно. На смотровую площадку трудно добраться даже на машине, а уж «Скорой помощи»…