— Что за чертова работа? — пожаловался он. — Не могу даже выскочить на улицу, познакомиться с девушкой. Потому что мне срочно нужно по делу, в морг. Скажи, по-твоему, это нормально?

— Богу — Богово, кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, — уклончиво ответил майор. — Так отчего же он конспирировался, как Ленин в Швейцарии?

— Откуда я знаю? Может, просто нелюдимый был человек. Или тетушки одолели. Представляешь, каждому родственнику — вынь да положь какой-нибудь подарок из-за границы: офигеть можно. Я бы и сам на его месте ушел в глубокое подполье.

— Ты известный скопидом, — вынес майор суровое порицание. — И чем он, по-твоему, занимался здесь десять месяцев?

— Жил. Фрукты кушал, овощи, витамины и прочие дары природы, коими так славится наша страна. Телевизор наблюдал: есть такой прибор, Колюня, — ты не знаешь, — картинки говорящие показывает. Люди его покупают за денежку и ставят в доме на почетное место. На пляж ходил, с девушками знакомился. Достопримечательности осматривал.

Варчук тяжело вздохнул: и почему это всем не дает покоя отсутствие в его доме телевизора? Зачем ему телевизор, если он приходит с работы в свинячий голос и мечтает только о том, чтобы поспать несколько часов в тишине и покое. Любой телевизор в таких условиях одичает. Потом он подумал о Мурзакове и задал следующий вопрос:

— А жил где?

— Господи, я тебя умоляю, — а то ты не знаешь, сколько их таких не регистрируется?

Тут Сахалтуев захотел кофе и посягнул на святое — на жабу. Майор сердито отцепил пальцы приятеля от ручки, кружку бережно прижал к животу и поведал строго:

— Моя кваква.

— Суду все ясно, — заметил Юрка. — Переработался. Детка, не жалей дяде квакву, дай кофе попить, жадина. А что до Мурзакова этого, все равно сейчас мы больше ничего сделать не можем. Посмотрим, не позвонит ли кто.

* * *

Татьяна медленно брела по старой липовой аллее по направлению к смотровой беседке, откуда открывался великолепный вид на весенний Киев. Не будучи большим оригиналом, она, вслед за Булгаковым и Маяковским, обожала головокружительный запах сирени, разлив Днепра, зеленые склоны, розовые и лиловые вспышки магнолий в изумрудных волнах и первые парусники на сизой глади воды. Вишни и яблони уже цвели вовсю, а абрикосы еще только готовились взорваться упоительным сладким цветом, и значит, похолодание было впереди. Бог его знает, почему, когда цветут абрикосы, становится холодно.

К ней подкатился забавный человечек — по виду городской юродивый, правда во вполне приличных джинсах, аккуратной рубашке и бейсболке. В пухлых ручках он крепко сжимал кипу растрепанных листов и яркий кулек, куда собирал пожертвования.

— Матушка, матушка, подождите, — подергал он ее за рукав. — Я из Крестовоздвиженской церкви. Слышали? Не хотите ли заказать за здравие или за упокой?

Татьяна вздохнула и полезла в карман за мелочью.

Юродивый несколько мгновений разглядывал ее с ног до головы, а затем постановил:

— Енота у вас, матушка, чудесный, а вы печальная.

— Не печальная, — строго поправила она, — а задумчивая.

Но юродивый не слушал ее:

— Нельзя печалиться. И с судьбой в орлянку играть не следует — все в руце Божьей. Ходят за вами, — бормотал он, — ходят: одного хотят, другого, даже смерти желают. Глупые, что они могут? Боженька все видит. Вот впишите сами имена.

И она вполне серьезно написала за здравие Капитолины, Олимпиады, Марии и, подумав, Поли.

— Енота замечательный, — восхищался между тем чудак. — А подарите его мне, матушка. Вам-то он зачем?

— Нет. Не могу. Это мой неразменный кусочек счастья.

— Ну нет, так нет, — покладисто согласился юродивый, приподнимая бейсболку в прощальном поклоне. — Ничего не бойтесь, матушка, и никого не бойтесь. И ты, дружок, тоже.

Он странно улыбнулся и ушел, помахивая кулечком, в котором звенели монетки.

Наверное, не самое обычное дело — разговаривать по душам с игрушкой. Но Татьяне не с кем больше было поговорить в эту минуту или ни с кем другим и не хотелось. Кто-кто, а Поля точно сохранит доверенные ему секреты и никогда не выдаст их, намеренно или случайно. Он был такой теплый, желтый, как крупный и упитанный солнечный зайчик. И, глядя на него, хотелось улыбаться. Она и улыбалась, шепча ему в пуховое полосатое ухо:

— Когда-то давно, когда я была счастлива, в этом парке играл оркестр. Прямо в этой беседке.

Вот только что она оставалась одна, и вдруг трое молодых еще парней — один со скрипкой, другой с трубой, третий с баяном — возникли из ниоткуда: не видела Тото, когда и откуда они пришли. Они просто оказались в какой-то момент в беседке и стали играть основную тему из «Призрака оперы». Тоскливая пронзительная мелодия взметнулась в прозрачное небо вместе с лепестками яблони, которые подхватил и закружил холодный ветер, налетевший с Днепра. Звуки носились в воздухе, и, казалось, одно маленькое усилие — и их можно будет увидеть, как звезды днем на дне колодца.

Вышла из аллеи пожилая пара: она все еще красавица, он — слепой, в черных очках. Татьяна помнила их еще молодыми и влюбленными. Он всегда смотрел на нее с обожанием. Впрочем, он смотрел и сейчас, и Тото была почему-то уверена, что его незрячие глаза видят ее такой же молодой и красивой, даже сквозь темные стекла. Главного глазами не увидишь, зряче одно лишь сердце.

Женщина поискала, куда бы положить деньги, но парни, кажется, играли просто так — ничего перед ними на земле не лежало, монеты класть оказалось некуда.

— Ах, Поля, — сказала Татьяна, провожая долгим взглядом удаляющихся стариков. — Я действительно сошла с ума! Я хочу его видеть! Спросишь — кого? Нахального мальчишку из кафе!

* * *

Как бы завидовал милой Тото виденный нами вор. Дверь, с которой он ковырялся мучительно долго, она отперла своими ключами в течение нескольких секунд, на ощупь, даже не глядя на замки. А замков, надо заметить, было много.

Из мрака прихожей перед ней возникла сухонькая старушечья фигурка в шали и с аккуратно уложенными волосами. Длинная черная юбка, блузка с пышными рукавами, высокими манжетами и со множеством пуговок, обтянутых материей. Очки в тонкой золотой оправе, поднятые на лоб. Очаровательная картавость. Все это вместе звалось тетей Капой — для Татьяны и Капитолиной Болеславовной — для остальных.

— Тэтэ, — воскликнула Капа, именуя нашу героиню на свой лад, — как ты вовремя! У нас объявился новый покупатель — очень приличный и приятный молодой человек со спутником. Увы, о спутнике не могу высказаться столь же доброжелательно и откровенно. Они сидят в комнате Аркадия Аполлинариевича. Я им сказала, что наши дела будешь вести ты.

В этот момент над головами двух женщин раздался жуткий грохот перфоратора, будто там, этажом выше, бригада Алексея Стаханова пробивалась сквозь толщу скал к новому трудовому рекорду. Возникало также устойчивое впечатление, что всю породу, которую стахановцы обычно грузили в вагонетки, эти труженики ссыпали прямо на пол. Возможно, так и выглядит камнепад во время извержения вулкана. С потолка тихо посыпалась мелкая белая пыль: известка не выдерживала подобного варварского отношения.