— Подбери все до последнего, не то пропадёт, — предупредила я.

— Да знаю я! — отмахнулась Марта. — Потому и стараюсь. А это тоже моё? Чек на покупку… не разберу…

— Нет, это мой. Уже ненужный. Можешь выбросить, если хочешь.

— Вот спасибо, дорогая! Ангельский характер у тебя, к мелочам не цепляешься. Но если я начну ещё и твоё барахло приводить в порядок, некогда будет делом заняться. Тут такие перспективы открываются…

— Мартуся, кохана, успокойся же ты и меня не нервируй. Сядь, вот тебе пивко. Личные чувства оставим на десерт, а пока приступаем к делу. Ну, выкладывай.

Вздохнув, Марта придвинулась к столу, отпихнув незавязанный мешок, и взяла стакан с пивом.

— Что ты называешь делом? Все задаваемые нам с Домиником вопросы по порядку и наши ответы, все приходившие мне в голову соображения по порядку, все стенания Доминика и его соображения по порядку или сразу выложить тебе все целиком, как оно представляется мне после всесторонних обдумываний и размышлений?

Я не поверила:

— А у тебя было время на всесторонние обдумывания и размышления?

— А как же, остаток ночи вчерашнего и начало сегодняшнего дня. Цени. Выбирая из двух зол, я предпочла размышлять над трупом в гостинице, а не над нашими с Домиником отношениями, все-таки не столь удручающая тема.

— Тогда выкладывай целиком. И вместе с выводами. В случае необходимости подкорректируем.

Начала Марта с сообщения, что Доминик воспринял как неслыханное издевательство над его человеческим достоинством тот факт, что его подозревают в удушении совершенно незнакомого человека в отеле «Мариотт». Погибшим оказался некий Антоний Липчак, Доминик ни разу в жизни в глаза его не видел, никогда о нем не слышал и не имеет ни малейшего понятия, кто это такой. Пух затащил пьяного, страшно злого на Марту и на весь мир и глубоко несчастного Доминика в номер отеля «Мариотт» где-то уже после одиннадцати. И такой он был несчастный, такой оглушённый своим горем, что только этим горем и занимался, остальной мир, остальной омерзительный и жестокий мир для него не существовал. И он, Доминик, не желал ничего слышать и никого видеть. Возможно, если бы над ухом у него завыла сирена, он бы услышал, невзирая на включённый телевизор, на который даже не глядел, просто так включил, но уверен — ничего тише сирены наверняка бы не услышал. Потом заглянул в мини-бар в своём номере, обнаружил там кое-что, ещё выпил, и около полуночи ему удалось забыться тяжёлым пьяным сном.

Проснулся самостоятельно, часов в девять, смог нормально умыться и даже позвонить, чтобы принесли кофе. И тут в его номер через боковую дверь ворвались какие-то два типа. Он, Доминик, понятия не имел, заперта была эта боковая дверь или нет, ему до неё никакого нет дела, он не пытался её открыть, даже не прикасался, на фига она ему? Типы же, которые без стука ворвались в его номер, физически над ним никакого насилия не учинили, но с ходу принялись мучить идиотскими вопросами, а у него и без того голова раскалывается. Да ещё, сволочи, требовали, чтоб он непременно отвечал. И неизвестно зачем тыкали ему под нос какую-то маленькую зажигалку в кожаном футляре и допытывались, откуда она у него. Совсем спятили, это не его зажигалка, и катитесь вы… А они своё: лежала, дескать, в его номере на софе, рядом с телефонной тумбочкой. И вот из-за этой пакости он, Доминик, и сделался подозреваемым номер один.

А потом велели ему поглядеть на покойника, и именно на этот эпизод наткнулась Марта, проникнув беспрепятственно в комнату Доминика, зная от Пуха, что Доминик оставлен на ночь в номере 2327 «Мариотта» и, вероятнее всего, там и находится в данный момент. Её почему-то не вышвырнула полиция, и Марта стала свидетелем изощрённого допроса Доминика следователем. К этому времени Доминик уже перестал быть злым, а стал просто офонаревшим и каким-то отрешённым. А когда увидел Марту, то вспомнил, что это из-за неё свалились на его голову все неприятности, и снова разъярился, замкнулся в себе, перестал вообще замечать представителей власти и тем самым произвёл на них плохое впечатление.

— Меня он воспринял так, что я не знала — лучше сразу выпрыгнуть в окно или дать ему по морде, — угрюмо пояснила Марта, прерывая свой складный рассказ. — Но из-за этого внимание полиции переключилось на меня, и мне волей-неволей пришлось взять себя в руки и отвечать по-человечески.

Я поддержала подругу:

— Человек — это звучит гордо. Выкладывай, что было потом. Побольше о покойнике. Его ограбили?

— Не знаю. И сдаётся мне, никто из полицейских тоже этого не знал. Доминик уже потом проговорился, что видел, как копались в нем и нашли наличность и кредитные карточки, но ведь покойник мог иметь при себе и другое имущество, которого не оказалось.

— Скажем, чемоданчик с долларами.

— Почему бы нет? Или брильянты, если был ювелиром и таскал их с собой.

— Так он был ювелиром?

— Нет, не был, это я так, в придачу к твоим долларам.

— А кем он был? Но ведь наверняка тоже не знаешь.

— Вот и знаю! — гордо возразила Марта. — Правда, совершенно случайно. Подслушала. Он был посредником, только не разобрала, каким именно. То ли недослышала, то ли недопоняла. У меня получалось, что он посредничал вроде как в контактах между людьми. Или знакомил их друг с другом, или раздобывал сведения. Так что за точность не ручаюсь.

— В общих чертах совпадает с информацией Аниты, — пробормотала я.

Марта вдруг воодушевилась:

— Да что я, полиция, по моим наблюдениям, тоже ничего не поняла. Я потом поговорила с горничной, так вот, по словам девушки, полиции очень важно было установить, кто заказал номер 2328 и во сколько его занял клиент. И у них сначала получилось, что приехал и занял номер в два часа, потом — в пять часов, а соседка по этажу с пеной у рта уверяла, что только после девяти вечера. А дежурная в бюро регистрации внизу знай твердила: это вовсе не он, не тот, что бронировал и поселился. Видишь, ничего определённого, сплошные неясности.

У меня же перед глазами стоял Красавчик Котя с простреленной головой, и я лучше Марты понимала возникшие у следственной бригады сложности. Наверняка покойника украдкой подменили, но это могла пока лишь я предположить, полиция моими познаниями не располагала.

Вслух я произнесла:

— Ничего, и это важно. А можешь описать, как он выглядел?

— Нет. Я видела его лишь с макушки. Доминик, правда, много чего у меня на груди выплакал. «Такой отвратительно средний, никакой, и роста среднего, и волосы средней псивости, ни светлые, ни тёмные, и со лба полысевший, как большинство бесцветных мужиков, и комплекция средняя…»

— А откуда он вообще взялся?

— Если не ошибаюсь, из Щецина. Адреса подслушать не удалось. Доминик тоже не знал.

Тут я себе позволила высказать некоторое недовольство:

— И тебе не удалось установить, был ли он в «Мариотте» с самого утра или номер оставался полдня пустым? А может, в нем проживал кто-то другой?