У сотрудников наружной разведки разные клиенты попадаются. И внимательные, и не очень.

Но как бы ни было, со всеми надо работать осторожно, чтобы интереса не показать, не расшифроваться и разработку не завалить.

Но бывают случаи, когда и полная невидимость гарантии не дает. Случилось так, что в числе интересующих КГБ людей оказался слепой. Ну совсем слепой.

Как Гомер. И возникла необходимость поработать по нему.

Хоть и радости мало, да и риска никакого. Поставили наблюдать за ним стажеров.

День работают, второй. Ходит он себе, палочкой по стене постукивает. Любо-дорого.

Да вот незадача. Стала информация приходить, что расшифровал он наблюдение. Сначала думали, что причиной тому — контрнаблюдение, это когда кто-то со стороны за прослежкой наблюдает. Ан нет, проверили, контрнаблюдение отсутствовало.

Долго голову ломали, в чем причина, как наружка могла перед слепым себя провалить? Даже в ВОС ходили — было такое, Всесоюзное общество слепых, — консультировались, но там ничего толкового не сказали. И все же постигли суть вещей! Оказалось, что хоть преступник был слепым, да глухим — никогда. А память слуховая была — дай бог! Более того, ориентировался в городе — зрячий позавидует.

Догадывался, наверное, что могут следить за ним, а потому стал выбирать места безлюдные и тихие. Так по шагам он всех и вычислил.

Для кого как, а для нашего объекта наблюдения было лучше сто раз услышать, чем один раз увидеть.

Результат? Слепой получил на суде, что ему причиталось.

Самым высоким полетом в КГБ считалась способность опера создать условия, при которых объект являлся с повинной. В ряде случаев это позволяло избегать возбуждения уголовного дела и ограничиваться профилактикой — душещипательной беседой с разъяснением возможных последствий ведения «антиобщественной деятельности». Об этом можно написать целую диссертацию, но хочется рассказать только об одной истории, которая произошла… давно и далеко от Москвы.

Жил-был «объект». И был он личностью, от которой проблемы местный орган КГБ хлебал полной ложкой. Ну редкий был козел! И тем не менее сажать вроде не за что, а делать с ним что-то надо.

И решили пригласить на профилактику. Дело было в маленьком городке, где даже официальные учреждения не имели центрального отопления и отапливались печами.

Пригласили этого типа в «горотдел КГБ к т. Антипову» (так написано в повестке).

Пришел, отряхнул валенки. Дежурный ему на стул указывает:

— Гражданин, пока сидите тут! Сидит. Ждет вызова. А в голове картины, навеянные давней историей, благо только недавно антисоветскую книгу «Архипелаг ГУЛАГ» прочитал. Короче, неуютно ему. А тут еще на соседнем стуле молодой человек с огромным фингалом под глазом, головой то и дело дергает. Нервничает.

Сидят разговаривают. «Ты за что?..» — «Ты к кому?..» Понятно, что «за что», плечами жмут, дескать, не подозреваю даже. Когда тот, что с фингалом, фамилию Антипов услышал, за голову схватился, застонал:

— Ах, ужас какой! Помереть легче, чем с Антиповым связываться…

— А ты его знаешь? — спрашивает наш.

— И не говори. — И пятками от страха по полу стучит. — Зверюга! И чем ласковей говорит, тем… — махнул рукой.

— А что такое? — встревожился наш.

— Не спрашивай. — И на ухо тому: — Садист! Поленом на допросе бьет. Видишь глаз… А еще сажает на табурет и к электрической розетке подключает. А сам еще лыбится: «Приговариваю тебя к электрической табуретке, как супругов Розенберг!»

Еще неуютнее нашему стало (человек он был наглый, но трусливый и боли боялся). Сбежал бы, да двери блокированы, и у выхода дежурный торчит. Что делать? А разыгравшаяся фантазия жуткие сцены рисует на тему «В кровавых застенках ЧК», а еще почему-то в памяти всплыла картина какого-то художника «Допрос партизанки».

Часа два несчастного выдерживали, наконец, вызывают:

— Проходите, гражданин, к Антипову!

В комнате интеллигентный человек приятной наружности.

— Раздевайтесь, присаживайтесь, — говорит. Все культурно.

Ну, наш уже и расслабился. Тепло, светло.

— Чего вызывали? — сам начинает разговор.

Следователь ехидно улыбается:

— Нашкодили и уже забыли? Клиент мотает головой:

— Ничего не шкодил…

— Память хреновая? — поднимает бровь опер. — Ну что, будем лечиться от склероза! Мое лечение безотказное. — Стальным взглядом уперся в переносицу клиента, перешел на суровый тон: — Гарантирую: через три минуты память у тебя прорежется.

— Ни в коей мере, потому как преступлений не совершал, — хорохорится клиент.

— Неужели? — удивляется опер.

— Исключительно так.

— Ну, любезный, не будем время попусту терять, а то первая минута кончается, а мне перед преступниками конфузится не хочется. Осталось всего две минутки-с, да! — Приоткрыл дверь, гаркнул: — Клава, тащи лекарство!

Клиент в недоумении, мысли в голове как шальные: «Что еще за лекарство?!»

И вдруг в комнату входит уборщица и с грохотом бросает у печки вязанку поленьев.

Как увидел клиент дрова, плохо ему стало. Вспомнил того, что с фингалом за дверью, водички попросил… Короче, разговор начал сам, без предисловий. Только промямлил:

— Прошу вас, дайте бумагу с ручкой…

Во всех своих каверзах покаялся и обещал впредь не шалить.

И слово сдержал.

А тот, что с фингалом, когда закрылась дверь, стер синюю краску под глазом да по делам своим чекистским пошел. Знал он, что вызывают человека нехорошего, да пошутить над ним решил.

Впечатление было таким сильным, что тем клиентом КГБ никогда впредь не занимался.

Много лет назад мой приятель — пограничный журналист — вылетал в командировку на Дальний Восток. Край с суровым климатом и невероятно снежной зимой. Впечатлений была масса, но одно оставило неизгладимое впечатление.

Вот что рассказал приятель, вернувшись в Москву.

— Приехал я на заставу. Морозы жуткие, за сорок градусов. Сугробы выше крыш. Тропинки буквально пробиты сквозь сугробы, образуя глубокие туннели без крыш. Словно лабиринт в Древнем Риме. Хожу я по этому лабиринту и вижу, как все грамотно, логично. Вот тропинка в казарму. Вот в столовую. Вот в сторону границы.

Но одна какая-то странная. Она идет от казармы к окну одного из бараков. «Что за тропинка? — думаю. — Почему к окну, а не к дверям?»