Император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса в 1158 году выразил распространенное беспокойство по поводу трансформации феодальных отношений:

Мы слышали горькие жалобы от князей Италии… что фьефы, которые их вассалы получили от них, служат залогом для ссуд или продаются без разрешения сеньоров… тем самым они [сеньоры] остаются без причитающейся им службы, а честь империи и мощь нашего войска умаляются.

Прислушавшись к совету епископов, герцогов, маркграфов, графов… и прочих высокопоставленных персон, мы, по воле Божьей, издаем навечно этот указ: «Никто не может продавать или закладывать фьеф либо его часть или отчуждать его каким угодно образом без согласия своего сеньора, от которого, насколько известно, он получил этот фьеф…

Мы также запрещаем хитроумные уловки, при помощи которых продаются фьефы и деньги приходят под видом будто бы пожалования фьефа… Если заключается такой незаконный договор, и продавец и покупатель лишаются фьефа, который возвращается сеньору. Нотариус, который, зная обо всем этом, составляет такой договор, лишается должности… и ему отрубают руки.

Но эта тенденция, возникшая в связи с возрождением европейской экономики, слишком укрепилась, чтобы ее можно было остановить. В XIII веке торговля ширилась, деньги лились рекой, скоробогачей становилось все больше, и фьефы покупались и продавались, сравнявшись – фактически, если не формально – с любой другой собственностью. Барон, чье семейство владело землей сотни лет, с наступлением трудных времен продавал ее, полностью или частично, горожанину, который сделал состояние на банковских услугах или торговле тканями и теперь хотел вложить деньги в землю, чтобы уберечь свой капитал и примкнуть к знати.

В позднее Средневековье феодальная система столкнулась еще с одной проблемой: человек, располагавший несколькими фьефами, приносил оммаж разным сеньорам, что подрывало идеологическую основу системы, скрепленную клятвой верности нижестоящего вышестоящему. Когда Генрих I, сын Вильгельма Завоевателя, сумел сделать своим вассалом графа Роберта Фландрского, тот изложил свой вероломный план, объяснив, как выполнит договоренность в ущерб своему истинному сеньору, королю Франции:

Если король Филипп задумает напасть на короля Генриха в Англии, граф Роберт, если сможет, уговорит короля Филиппа оставаться дома… Если же король Филипп вторгнется в Англию и возьмет с собой графа Роберта, граф приведет с собой так мало людей, как сможет, не нарушая клятву, данную королю Франции.

Когда король Англии призовет графа Роберта, тот соберет, так быстро, как сможет, тысячу человек в своих портах и будет готов поплыть в Англию. Король же… найдет нужное число лошадей для этих рыцарей, так чтобы у каждого рыцаря было по три лошади.

Если же король Генрих пожелает, чтобы граф Роберт оказал ему содействие в Нормандии или в Мэне… граф отправится туда с тысячью рыцарей и будет преданно содействовать королю Генриху, как своему союзнику и сеньору, от коего получил фьеф.

Если в это время король Филипп нападет на короля Генриха в Нормандии, граф Роберт отправится с королем Филиппом, взяв с собой лишь двадцать рыцарей, прочие же его рыцари останутся с королем Генрихом.

Король обещает графу Роберту защиту, чтобы тот оставался целым и невредим… и дает графу Роберту фьеф в виде 500 фунтов английскими деньгами ежегодно.

Иными словами, граф Роберт получал «денежный фьеф» в размере 500 фунтов в год, обязуясь взамен сражаться на стороне короля Генриха с тысячью рыцарей, а если бы его одновременно призвал к себе король Филипп, граф сражался бы на стороне того и другого, лично явившись к Филиппу, но всего с двадцатью рыцарями, а девятьсот восемьдесят рыцарей послал бы Генриху.

Граф Роберт Фландрский намеренно ставил себя в неудобное положение, чтобы получить круглую сумму, но многие сеньоры оказывались в такой же ситуации просто в результате наследования. В XIII веке Жан Тульский оказался вассалом четырех сеньоров и предвидел осложнения из-за того, что он старался быть верным всем четверым:

Если случится так, что граф де Гранпре будет воевать с графиней и графом Шампанскими из-за своих личных обид, я лично приду на помощь графу де Гранпре и пошлю графине и графу Шампанским, если они попросят, рыцарей, которых я обязан выставить за полученный от них фьеф. Но если граф де Гранпре пойдет войной против графини и графа Шампанских из-за своих друзей, а не из-за своих личных обид, я лично прибуду к графине и графу Шампанским и пошлю одного рыцаря графу де Гранпре.

Важность дилемм, подобных тем, что встали перед Робертом Фландрским и Жаном Тульским, заключалась не в проблемах, которые создавала вассалу верность нескольким сеньорам, а в свободе выбора. Барон, служивший не одному сеньору, всегда мог найти выгодное для себя решение. Обычно барон, располагавший фьефом в виде хорошо укрепленного замка и обширных земельных владений, занимал достаточно сильную позицию, чтобы торговаться с кем угодно. Получая доход от штрафов, пошлин, налогов и сборов, он мог держаться в высшей степени независимо, как бы его положение ни выглядело с точки зрения закона.

Наиболее могущественные бароны, владельцы замков и фьефов, полученных от нескольких сеньоров, в XIII веке были серьезной силой и могли оказывать сопротивление королям и императорам. Даже могущественному королю Англии пришлось признать их права и закрепить это в Великой хартии вольностей.

Современники единодушно восхваляли Уильяма Маршала за «преданность», то есть безусловную верность обязательствам, связывавшим вассала и сеньора, даже когда это ставило под угрозу его отношения с королем. Уильям был рядом со своим сеньором, юным Генрихом, старшим сыном Генриха II, когда тот взбунтовался против отца, и отказался принести оммаж Ричарду Львиное Сердце, хотя получил от его брата Иоанна земли в Ирландии; в 1205 году он не стал сражаться на стороне Иоанна против Филиппа Августа, которому принес оммаж за земли в Нормандии. Однако старомодный феодальный кодекс, которого придерживался Маршал, входил в противоречие с новыми патриотическими веяниями. В 1217 году, будучи регентом при Генрихе III, он заключил не слишком выгодный мир с вторгшимся в Англию французским принцем Людовиком и мятежными английскими баронами и подвергся сильному давлению со стороны тех, кто хотел продолжать войну в надежде вернуть Нормандию английской короне. Конечно, Уильям с удовольствием возвратил бы Нормандию своему государю, однако ему, как барону, эта проблема представлялась отвлеченной: он не понимал, почему нельзя получать земли и от короля Англии, и от короля Франции. Несмотря на прославленную преданность Уильяма, власть государства была для него более слабой и менее реальной, чем власть феодала. Но уже наставали новые времена, смещались акценты. После смерти Уильяма Генрих критиковал его за осторожность, а в