Заметив мать, Дейзи застыла. Метнула взгляд на братьев – что ей теперь делать? Но те сами были смущены и испуганы. Даже больше, чем она. Лиза старалась не показать, что она тоже растеряна и испугана.

– Отдай мне ножи, Дейзи, – сказала она, подходя к дочке и всем видом стараясь внушить детям уверенность, что полностью владеет ситуацией.

«Как разоружить вашего малыша», – подумала она. – «Первое: спокойно, но уверенно и твердо попросите ребенка отдать оружие».

Дейзи, однако, вместо того чтобы отдать ножи, замахнулась ими на мать, присела на стол и выдала последнее пронзительное «Хай-я-я!».

По правде говоря, Лиза понятия не имела, что делать дальше. Ей не приходилось сталкиваться ни с чем подобным ни с собственными детьми, ни когда растила братьев и сестер. Интересно, что бы сделала Джульетта или Анна? Обняли бы чертенка, не иначе. А Дейдра, скорей всего, расхохоталась бы, точь-в-точь как Лизина мать.

Лиза сделала единственное, что в данный момент пришло в голову, что она поклялась никогда не делать, но о чем твердил материнский инстинкт: стащила извивающуюся дочку со стола, вырвала ножи, швырнула их в раковину, а потом свободной рукой звонко шлепнула по голой попе.

Дейдра поцеловала на ночь близнецов – сначала Зака, который в последнее время начал изображать, будто ему вовсе не нравится, когда его целуют, потом – Зои. Малышка каждый вечер прощалась на ночь, словно перед отплытием в далекое странствие. Сказав «спокойной ночи», Дейдра ушла в свою спальню, оставив Пола наедине с детьми и Гарри Поттером.

К вечеру воскресенья, после бесконечного Дня благодарения, Дейдра вымоталась до предела – готовка, гости, дети дома с утра до вечера. И все же жаль, что эта семейная идиллия заканчивается. Наступит утро, она останется одна – и никаких предлогов, чтобы отложить исполнение планов касательно ее будущего.

Включив свет в гардеробной, Дейдра сняла одежду, в которой проходила весь праздник, и начала рыться в поисках самой уютной ночной рубашки. И снова наткнулась на платье. Это платье она позавчера откопала в чемодане на чердаке, когда разыскивала бабушкину вязаную скатерть. Цвета, который прежде назывался «баклажан», скроенное по косой, платье из тонкого атласа выглядело старомодным даже в 1989-м, когда она в нем пела с группой Ника Руби.

Дейдра провела пальцем по ткани. Как папиросная бумага, мягкая, в тонких морщинках, словно щека бабушки Пола. Очень своевременная находка: платье укрепило ее намерение соблюдать диету все праздники. Она даже не попробовала картофельного пюре. Разве что ложку облизала. Вот это самодисциплина! Да, но ведь страх-то какой – значит, она на самом деле, если захочет, сможет выполнить то, что задумала?

А захочет? Зажмурившись, Дейдра подняла руки с платьем над головой, вдохнула и, не дыша, дала платью стечь по телу. Оно плавно скользнуло по плечам, по груди, немного задержалось на бедрах, но одно легкое движение – и юбка села на место. Дейдра открыла глаза и посмотрела в зеркало.

О боже, вот она – красотка Дейдра! Она взглянула в глаза своему отражению и тут же отвела взгляд. В этих глазах слишком много рассудительности, слишком много опыта. Лучше сосредоточить внимание на теле – оно-то ее не подведет? Станет ли оно вновь таким, каким было: фигуристым, дерзким, излучающим чувственность?

– На-а-ко-о-не-ец… – пропела она, ведя кончиками пальцев по бокам от бедер к груди, а за тем взмахнула руками жестом истинной примадонны.

– Что «наконец»? – с веселым удивлением спросил Пол.

В смятении она развернулась к нему. Ведь только что слышала, как он читает детям голо сом Рона Уизли[3](у него это отлично получается), а он уже здесь. Такой высоченный – под два метра, его вечно все спрашивают, не играет ли он в баскетбол, – а ходит тише кошки.

– Ничего, – пробормотала она, чувствуя, как щеки заливает краска – проклятие всех рыжих. – Я просто… (Просто – что? Смотрела на себя в зеркало? Воображала, что живу иной жизнью?) Просто пела.

– У тебя потрясающий голос.

– Правда? – Облегчение разлилось по груди. – Но я так редко пою в последнее время, со всем разучилась. Ты действительно думаешь, что с голосом у меня все в порядке?

– Как всегда, – улыбнулся он. – Или даже лучше.

Полу всегда нравилось, как она поет. Они и познакомились в лос-анджелесском ресторане, где Дейдра исполняла джазовые композиции соло – другой музыкальной работы найти не смогла. А Пол заглянул в этот ресторан пообедать. Он тогда проходил ординатуру в больнице при местном университете. Это было уже после Ника Руби, после того, как она перебесилась, отказалась от роли в «Кошках» и решила пойти в институт, к огромной радости родителей.

«Или даже лучше» – что бы это значило? Она вдруг отчетливо вспомнила главную причину, из-за чего тогда бросила петь. Давнишнее чувство ненадежности и незащищенности налетело как порыв холодного ветра. Все приятное, что наполняло ее существо, когда она смотрелась в зеркало, испарилось. Осталась пустота и безысходность.

– Нет, я уже не та, – пробормотала она.

– Ошибаешься, – возразил Пол.

Он протянул руку, медленно-медленно, и кончиками длинных пальцев погладил шелк на ее груди.

– Что это на тебе?

– Осторожно, очень тонкое! – Дейдра машинально отвела его ладонь. – Я нашла его в чемодане на чердаке.

– А чье оно?

– Мое, старое. Надевала его на выступления.

Пол поднял брови:

– Очень даже сексуально.

Дейдра снова взглянула в зеркало. Она и впрямь выглядит сексуально. Кто бы мог подумать? Ведь она променяла собственную сексуальность на детей. Нет, еще раньше – на брак с Полом. Вам нужен этот милый, добрый, внимательный и заботливый человек? Этот самый доктор? Отлично, не прогадаете. Он ваш. Но в обмен на вашу сексуальность. Будьте любезны, положите ее сюда, рядышком с вашей свободой.

Дейдру всегда мучила одна мысль – может быть, с ней что-то не так? Почему ее заводят только неправильные мужики – с дурным характером, непригодные для совместной жизни?

Как, например, Ник Руби. А когда попадается кто-то стоящий, как Пол, у нее ниже пояса все умирает.

Может, и не совсем умирает, но, во всяком случае, требует гораздо больших усилий. А после многомесячного лечения от бесплодия, за которым последовал многомесячный постельный режим для предотвращения выкидыша, после почти убившей ее послеродовой депрессии и первых лет ухода за детьми она подозревала, что ее и без того не слишком цветущее сексуальное влечение вообще находится при смерти. Нет, если бы ей провести без детей хотя бы пару дней, да поспать часов четырнадцать подряд, да запить хорошим красным вином большой бифштекс, можно бы собрать сколько-нибудь сексуальной энергии. Но в ее будничной жизни, с ее будничным мужем желание редко появляется. Крайне редко… или никогда.