Где еще путник сможет купить священный амулет? Книгу религиозных текстов? Карту города? Где, наконец, сможет съесть шашлык и выпить кружку эля?

Священный город начинался с торгашей.

– А вы, милостивая госпожа? – На сей раз торговец обращался явно не ко мне. – Не хотите ли купить индульгенцию?

Девушка, подошедшая к прилавку с другой стороны, бросила на лавочника короткий взгляд. Голос его как-то сразу иссяк, подобно вину в опустошенной бочке.

– Прости, приятель, – ответил я. – Но для нее их у тебя не хватит.

Серые глаза красавицы следили за тем, как один за другим, десяток за десятком, сотня за сотней влекутся люди по широкой столбовой дороге, чтобы войти в городские ворота.

Взгляд девушки выражал недоумение.

Она не могла взять в толк, какой смысл в том, чтобы преодолевать тысячи миль, тратить, возможно, свои последние деньги, надолго оставлять семью и близких, подвергать себя опасности стать добычей грабителей и гоблинов – и все это только затем, чтобы преклонить колени перед каким-то камнем, именуемым алтарем.

– Зачем все они едут сюда, Майкл? – спросила она.

– За святостью, – ответил я. – Нет ничего проще обрести ее, дотронувшись до алтаря. А вести праведную жизнь никому не хочется.

Я поднял глаза туда, где в небесную лазурь тянулись шпили главного храма. Самый высокий из них был увенчан изображением пентаграммы, вписанной в круг.

Девушка повернулась, собираясь направиться дальше, в глубь города. Я удержал ее:

– Взгляни, Френки. Каждое утро, когда новорожденное солнце только встает из-за горизонта, его лучи проходят сквозь эту пентаграмму на шпиле. Внутри него вставлена линза из священного кварца, и лучи, собираясь в ней, освещают весь город.

Я улыбнулся, проникаясь настроением нарисованной мною картины.

– По мере того как светило следует своим путем по небосклону, сноп солнечного света преломляется в орнаменте пентаграммы, и в каждый час дня город освещен по-своему. Пентаграмма и призма в ней установлены так, что ни на секунду не теряют лучей золотого светила; Разве это не прекрасно, Френки?

– Да? – искренне удивилась девушка. – Майкл, все небо обложено тучами. На их фоне и пентаграммы-то не разглядеть как следует.

Я направился вперед, стараясь не показывать, как глубоко оскорблен ее невежеством.

– Странно, что шпили главного храма вообще стоят, а не начали качаться и падать, – пробурчал я. Девушка ответила:

– Я – демон, Майкл, но это не значит, что городишко от этого разрушится.

– Плохие знамения, благородный господин! – воскликнул торговец, которого, само собой разумеется, никто об этом не спрашивал.

При этом он делал ударение на первый слог, как предписывают строгие правила грамматики и как уже давно не делают нормальные люди.

– Три дня солнце не показывается из-за облаков! Люди говорят, что жрецы главного храма прогневили небесных богов.

Франсуаз вновь придержала коня, желая дослушать торговца.

– Ладно тебе, Френки! – воскликнул я. – Эка невидаль – дождик с неба моросит. Если ты не знаешь, это обычно называют осенью. А сейчас он станет совать тебе амулетик, чтобы защитить от проклятий.

Громкий рев верблюда, шедшего под одним из путников, заглушил мои слова; девушка услышала их, но простодушный торговец пропустил мимо ушей.

– Темные знамения! – проникновенно произнес он, воодушевленный внимательностью собеседницы. – Вот потому я отдаю сейчас амулеты практически даром. Кто я такой, чтобы лишать людей священной защиты пред лицом таких испытаний!

Первая капля испытания, именуемого осенним дождиком, капнула на нос лавочника, и тот притих, словно небесный вседержитель только что пригрозил ему молоньей.

– Всего за четверть цены, благородная госпожа! – Он протянул Франсуаз что-то напоминавшее высохший стручковый перец, с многозначительным заговорщицким видом присовокупив: – Отпугивает любых демонов!

– Да? – спросила она.

Франсуаз принадлежит к самым могущественным и опасным из демонов, но обычные люди видят в ней только прекрасную девушку, высокую, с каштановыми волосами и холодным взглядом серых глаз.

– Если бы поблизости был демон, – авторитетно заявил торговец, – он бы тут же побежал с площади как ошпаренный.

Моя спутница еще не решила, как отреагировать на это заявление. Но вдруг громкий голос прозвучал над городской улицей, и был он столь же приятен для уха, как и недавний крик верблюда.

– Дорогу! Дорогу великому Чис-Гирею!

Несколько человек из тех, что окружали нас пестрой россыпью лиц, замерли. Лица их сделались серьезными и полными сосредоточенности. Они застыли в молитвенной позе – крестьяне и ремесленники, последний нищий и богатый аристократ.

Однако таких было немного.

Взгляды большинства выражали гнев и отвращение. Шесть или семь человек смачно плюнули в уличную пыль. Люди эти тоже покорно сторонились, готовясь пропустить кортеж Чис-Гирея, но было видно, что делают они это из страха, а не из почтения.

– Этот парень здесь – не любимец публики, – констатировала Франсуаз.

– Тише! – испуганно проговорил торговец. – Будьте осторожны, когда говорите о Чис-Гирее. Это очень могущественный человек.

– Добавьте еще, что у стен есть уши, – заметил я.

– О нет! Чис-Гирей не нуждается даже в этом.

Смысл последнего замечания от меня ускользнул. По всей видимости, Чис-Гирей был настолько страшен, что стены служили ему шпионами, даже несмотря на отсутствие у них ушей.

Толпа расступалась, подобно волнам величественной реки. Впрочем, я сомневался, что человек, восседавший на белом одногорбом верблюде, на самом деле был достоин такого внимания.

Был он среднего роста, но широк в плечах и необычайно кряжист; казалось, в седле сидит обрубок древесного ствола. Лицо у него было темное, наверное, не просто от рождения, но из-за мыслей, что отражались на нем.

По обычаю своего народа, он носил черные усы и широкую бородку. Драгоценный камень сверкал в центре красного тюрбана. Тяжелые одежды, выдававшие одного из верховных сановников Вселенской Церкви, ниспадали по обе стороны от верблюда, как птичьи крылья.

– Я вижу, он не боится народного гнева? – спросил я.

Только два стражника сопровождали Чис-Гирея – наименьшее число, дозволенное правилами Церкви. Мне подумалось, что, не будь Гирей скован этими правилами, он предпочел бы вообще оставаться без охраны.

И это несмотря на то, как смотрела на него толпа.

– Харизматический лидер, – заметил я.

– Выпендрежник, – отозвалась Франсуаз.

Все произошло так быстро, что никто не успел даже воззвать к богам. Два человека выскочили из толпы, что двумя стенами расступилась перед Чис-Гиреем.