планете, устроенной по принципу финансовой пирамиды. Возможно, я и не хотел, чтобы он менялся. Мне нравилось, что он такой, неземной. Мне нравилось иметь сына настолько простодушного, что это сбивало с толку нахалов-одноклассников. Мне нравилось быть отцом ребенка, чьим любимым животным три года подряд оставался морской слизень. Голожаберных моллюсков всерьез недооценивают.

Да уж, о чем еще волноваться астробиологу по ночам. Я ощутил дыхание деревьев, услышал реку, где мы с Алиссой плавали вместе; во тьме вода продолжала полировать валуны. Из спального мешка рядом со мной донесся голос Робина.

– Хватит! – умолял он во сне. – Прошу, хватит! Пожалуйста!

Одно из решений парадокса Ферми было настолько странным, что я не осмелился рассказать о нем Робину. Ему бы месяцами снились плохие сны. Рядом со мной на надувной походной подушке лежал один квадриллион нейронных связей: окажись каждый синапс звездой, их хватило бы на две с половиной тысячи Млечных Путей. Перегреться нетрудно.

Итак, вот о чем я ему не рассказал. Предположим, жизнь легко зарождается с нуля. Предположим, она возникала в каждой трещине космического тротуара за миллиарды лет до Земли. В конце концов, когда наша планета стабилизировалась, жизнь появилась и здесь, для чего потребовались те же ресурсы, что и повсюду во Вселенной.

Предположим, за минувшие эпохи возникли миллионы цивилизаций, многие из которых просуществовали достаточно долго, чтобы выйти в космос. Такие путешественники находили друг друга, объединялись и делились знаниями, развитие их технологий с каждым новым контактом ускорялось. Они построили огромные сферы для сбора энергии, охватывающие звезды целиком, и управляли роями компьютеров размером с планетные системы. Пользовались мощью квазаров и гамма-всплесков. Заселили галактики, как мы когда-то континенты. Научились менять ткань реальности.

И когда этот консорциум овладел всеми законами пространства-времени, достигнув желаемого, его настигла печаль. Абсолютный Интеллект поддался ностальгии: он вспомнил о походах в лес, об умении ориентироваться в дикой природе – обо всем, что осталось в навсегда утраченном прошлом. Чтобы утешиться, он создал игрушки: бесчисленные изолированные планеты, где жизнь могла бы вновь развиться из первозданных условий.

Предположим, в одном из этих террариумов эволюция создала существ, у которых синапсов в две тысячи пятьсот раз больше, чем звезд в галактике. Даже с такими мозгами эти существа лишь через тысячелетия обнаружили бы, что они навсегда заперты в искусственно созданном заповеднике, глядят на виртуальный небосвод, обречены остаться детьми, остаться одинокими.

Каталог решений парадокса Ферми называет эту версию «Гипотезой зоопарка». Зоопарки вызывали у Робина тошноту. Ему было невыносимо смотреть на разумных существ, лишенных свободы.

Собственные родители воспитали меня в лютеранской вере, но я отказался от религии в шестнадцать лет. Всю свою жизнь считал, что, когда человек умирает, вся красота, все озарения и надежды – но также вся боль и ужас, – все, что хранится в квадриллионе синапсов, превращается в пыль. Однако той ночью в горах, в нашей двухместной палатке, я не мог не обратиться с просьбой к человеку, который знал Робина лучше всех на свете.

– Алисса…

Моя жена на протяжении одиннадцати с половиной лет.

– Али. Скажи мне, что делать. Нам хорошо вместе, в лесу. Но я боюсь везти его домой.

В три часа ночи хлынул дождь, и я выскочил наружу, чтобы прицепить тент. Воцарившееся безумие сперва повергло Робина в ужас. Но, бегая под ливнем, он начал каркать, как ворона. Он все еще смеялся, когда мы вернулись в палатку – два глупых, промокших до нитки оптимиста.

– Наверное, мне следовало настоять на тенте.

– Оно того стоило, папа. Я бы снова его убрал!

– Что вы говорите… Я и не думал, что в тебе живет маленькая амфибия.

Мы сварили овсянку на переносной плите и поздним утром свернули лагерь. Тропа, когда по ней шли в противоположную сторону, выглядела иначе. Мы опять поднялись на холм, потом начали спускаться. Робин удивлялся, сколько всего продолжает расти поздней осенью. Я показал ему гамамелис, цветущий в январе. Рассказал о ледничниках, которые всю зиму катаются по льду и питаются мхом.

Мы вернулись к началу тропы слишком быстро. Когда сквозь деревья промелькнула дорога, я расстроился. Машины, асфальт, табличка с перечнем правил; после ночи в лесу от парковки повеяло смертью. Я старательно скрывал от Робина свои чувства. Наверное, он и сам пытался меня оберегать.

По пути в свой арендованный коттедж мы попали в пробку. Я остановился позади «Субару Аутбэк» с мощными горными велосипедами на багажнике. Вереница машин растянулась впереди, исчезая из виду: полмили обездвиженных внедорожников с людьми, изголодавшимися по крупицам дикой природы, что еще остались в восточной части страны.

Я покосился на своего пассажира.

– Знаешь, что это такое? Медвежья пробка!

Я уже говорил Робби, что мы можем повстречать барибала, поскольку в этих краях обитала самая многочисленная популяция на континенте.

– Давай вылезай. Прогуляйся и проверь, что там. Только держись поближе к дороге.

Он уставился на меня.

– Ты серьезно?

– Конечно! Я тебя не брошу. Остановлюсь и подберу, когда мы поравняемся.

Он не двигался.

– Ну давай же, Робби. Там будет много людей. Медведи не причинят тебе вреда.

Сын чуть не испепелил меня взглядом: он тревожился не из-за четвероногих. Так или иначе, Робин вышел из машины и, спотыкаясь, побрел вдоль стоящих автомобилей. Эта маленькая победа должна была меня взбодрить.

Ряд машин тихонько полз вперед. Водители начали сигналить. Кто-то пытался развернуться на узкой горной дороге. Автомобили беспорядочно съезжали на обочину, рядом с потоком суетились пассажиры. Люди расспрашивали друг друга: медведь? где? мать и трое малышей! Вон там. Нет, там. Девушка-рейнджер пыталась заставить всех двигаться дальше. Очередь ее игнорировала.

Через несколько минут я добрался до собравшейся на обочине толпы. Одни указывали в сторону леса, другие смотрели в бинокли. Кто-то установил камеру на штатив и навел на цель объектив-гаубицу. Многие отгородились от природы мобильными телефонами. Люди чем-то напоминали скопище зевак у офисного здания, наблюдающих за человеком на карнизе десятого этажа.

Потом я заметил семейство из четырех медведей, трусившее в подлесок. Мать бросила взгляд через плечо на собравшихся людей. Я увидел Робина в толпе – тот смотрел себе под ноги, а не на барибалов. Потом повернулся, увидел меня и побежал к машине. Очередь все еще стояла намертво. Я опустил стекло.

– Вернись туда и посмотри, Робби.

Он обогнул машину, сел на свое место и захлопнул дверь.

– Ты их видел?