– Нет, точно гениально! – Тимур выхватил у Грозовского эскиз.

– Зашибись! – насмешливо сказала Дарья и вышла.

– Ее Борис бросил, – словно извиняясь, зачем-то объяснил Ольге Дима.

Та понимающе покачала головой. Значит, она права – и тщательно скрываемое раздражение, и лед в глазах – все от одиночества.

* * *

Как же я вас всех ненавижу!

Эта мысль стала привычной, как утренняя чашка кофе, как сигарета, зажатая в пальцах, как каблуки, в которых она разве что не спала. Эта мысль перестала пугать и даже стала придавать ей сил.

Из окна своего кабинета Дарья видела, как Грозовский проводил Громову до ее «Лексуса», как она села за руль, сверкнув ослепительной белозубой улыбкой и мелькнув подолом замшевой юбки от «Gucci».

Вернее, теперь она не Громова, конечно, а Барышева. От слова «барыши»…

«Лексус» мягко тронулся с места. Грозовский, как кумушка на перроне, помахал ему рукой. Переобщался с фабричными девчонками… «Лексус» в ответ посигналил и прибавил ходу. Грозовский не уходил, глядя на автомобильный поток.

Дарья вытряхнула из пачки длинную тонкую сигарету, взяла зажигалку, но в кабинете решила не курить. Здесь все раздражало – даже собственное отражение в изящном зеркале на стене. Зеркало говорило, что она злая, обиженная, униженная и несчастная.

Как же я вас всех ненавижу!

Напоследок глянула в окно – Димки и след простыл.

В закутке для курящих никого не было.

Но как только Дарья уютно устроилась на кожаном диване, из-за угла вылетела запыхавшаяся Кудряшова. Рыжая. Огромная. Безвкусная, как матрешка на ярмарке, с веснушками вполлица.

«Б-рр! – внутренне содрогнулась Дарья и бесстыдно дала ход своей гадкой мыслишке. – ЭТУ я ненавижу больше всех!»

– А Ольга где? У Димы? – притормозила возле нее Кудряшова, обдав приторным ароматом турецкого парфюма.

– Уехала, – Дарья выдохнула дым через нос.

– Уже?! – слишком бурно огорчилась Надежда и даже всплеснула руками. – Ах ты, господи…

У Кудряшовой всего было чересчур – эмоций, макияжа, жестов и… идиотских словечек.

«Да иди ты уже, – мысленно взмолилась Дарья, – а то я сейчас задохнусь».

– Ну надо же! – Надя прислонилась к стене, прижав к груди сумку. – Так и знала, что опоздаю… Оргтехнику закупала. Так пока все документы оформили, пока подписали… Телились, телились!.. – Она опять слишком горячо огорчилась, только руками, слава богу, не всплеснула.

«Иди отсюда, иди! – в отчаянии телепатировала Дарья. – Не могу тебя ни видеть, ни слышать!»

Но Кудряшова вдруг с сочувствием на нее посмотрела и плюхнулась на диван – близко-близко – Дарья даже ее дыхание почувствовала на своей щеке.

О, господи! Сейчас стошнит!

Но испытания на этом не закончились.

Кудряшова взяла ее руку в свои теплые пухлые ладони и проникновенно произнесла:

– А ты, Даш, брось! Не стоят эти мужики, чтоб из-за них расстраиваться, ей-богу!

– Ты это о чем? – Дарья высвободила руку и слегка отодвинулась.

Холодность и отстраненность – вот пока ее оружие.

– Да ладно, я же вижу, не слепая, – вздохнула Надежда. – Ходишь с тоской в глазах, даже с лица спала.

Холодность и отстраненность. Раньше времени нельзя выпускать этого черта – ненависть… Пусть сидит пока тихо, ждет своего часа.

– Я вон сколько своего счастья дожидалась, уж думала, все, не светит мне ничего, а дождалась. И ты дождешься. Встретишь того, кого надо! А этого, твоего, даже не вспомнишь потом. Я те точно говорю! У меня на это рука легкая.

Кудряшова наконец встала, отряхнула зачем-то юбку и помахала рукой – точно Грозовский от нее нахватался.

– Ладно. Пойду в бухгалтерию отчет давать.

Упорхнула, скрылась наконец с глаз. Только успела раза три обернуться и опять – все махала и махала своей пухлой ручкой…

Дарья раздавила окурок в пепельнице, расплющила его в блин, обожгла пальцы, но боли не почувствовала.

«А эту я готова убить», – подумала она.

Сердце от захлестнувшей ярости впервые в жизни дало сбой.

Холодность и отстраненность, приказала себе Дарья.

«Еще не пришло мое время».

* * *

К дому Ольга подъехала в прекрасном расположении духа.

С этой рыбой дел оказалось на две минуты. Зато теперь можно приготовить ужин, помочь Маше с русским и Мише… тоже с русским, потому что с математикой у нее никак, перетрясти весь гардероб Сергея – что-то в химчистку, а что-то в стирку, – потом сменить шторы в гостиной – надоели, – пересадить цветы, разобрать шкаф на кухне… Да, и все это время возиться с Петькой – кормить, пеленать, укачивать, снова кормить, снова укачивать…

Она загнала машину в гараж, с удивлением отметив, что «Мерседес» Сережи на месте.

Он дома в разгар рабочего дня? Беспокойство кольнуло – зачем? Что-то случилось?

Ольга побежала в дом и в дверях гостиной столкнулась с Сергеем. Он провожал высокого светловолосого мужчину. Когда-то давно Барышев представлял ей его, но она забыла, кто он.

Слава богу, все хорошо. Она поняла это по улыбке Барышева, по его спокойному тону.

– Только, Игорь, я тебя прошу, сразу же отдай документы в секретариат или в сейф спрячь. Сделаешь нужные выписки и спрячь. Понял?

– Здравствуйте! – Высокий мужик улыбнулся и кивнул Ольге.

– Добрый день, – она растерялась – сослуживцы Сергея никогда не приходили к ним в дом.

Барышев обнял ее за плечи.

– Вернулась. Отлично. Игорь, может, задержишься? Выпьем кофе втроем или чего-нибудь посущественнее. – Он подмигнул ему, как старому другу, не как сослуживцу.

– Не могу. К сожалению. К очень большому сожалению!

Беспокойство, кольнувшее ее в гараже, снова вернулось.

Какой-то он… больно уж неестественный, этот Игорь. Навесил глянец на взгляд, на улыбку и на манеры. Безупречные реплики, одет, как денди, а сам… Словно фальшивит. Будто ноту берет не из своего диапазона…

Кольцо вон на мизинце блестит бриллиантом. Зачем? Не нравились Ольге мужики с кольцом на мизинце, особенно с бриллиантами, ей казалось, что есть в этом дешевое пижонство, показуха какая-то.

С лестницы вихрем слетели дети, обступили ее со всех сторон, дернули за подол, потянули в разные стороны.

– Мама! – Миша потряс ее за руку.

– Мамочка! – Маша, прижавшись к Ольге, попыталась отобрать у Мишки ее руку.

Игорь наклонился к Маше, погладил по голове.