— Что с братом?

— Ваш брат, Сергей Дмитриевич, скончался в Париже 2 июня 1969 года.

Дочка взяла отца под руку и помогла присесть.

— Скажите, любезный, а жена, жена Сережи, Галя? Почему единственный, разве ее нет?

— Галина Ивановна умерла 2 года назад. Вы — единственный наследник. Вам завещана крупная сумма в валюте и бесценные картины. Их, правда, немного, но их значимость от этого не уменьшается. Вы, Петр Дмитриевич, как сознательный гражданин нашей Родины, нашей общей Родины — Советского Союза — должны принять правильное, единственно правильное решение по распоряжению наследством.

Дед посмотрел на дочь, пожал плечами и очень тихо обратился к хозяину кабинета.

— Если надо что-то подписать, я готов. Только вот к брату… Разрешите мне к брату и Гале на могилу съездить. Кто же похоронил Сережу? Где он похоронен? Я все отдам, это уже все в прошлом. Только разрешите проститься с братом, с могилой Сережи.

— Я всего лишь юрист и заграничных паспортов не выдаю. Но я могу ходатайствовать об этом, если мы полюбовно решим все формальности.

— Да, да, помогите нам! Я согласен подписать необходимые бумаги, но что от меня нужно, я не очень понимаю. Объясните, пожалуйста.

— Если вы, товарищ Боткин Петр Дмитриевич, согласны добровольно передать нашему государству все полученное от брата наследство, в том числе раритетные картины и вклады в валюте, я уполномочен заявить, что вашей семье будут предоставлены две двухкомнатные квартиры в Москве с пропиской для всех членов семьи. Ваша пенсия будет пересмотрена в большую сторону с учетом вашего ценного вклада в казну.

— Я на все согласен, даже и говорить нечего, — еле проговорил ошалевший дед. — У меня только одна, одна просьба. Разрешите мне с внучкой навестить могилу Сережи. Все остальное пусть будет, как вы сказали, я согласен.

Боткину хотелось поскорей уйти.

— Хорошо, Петр Дмитриевич. Оформление необходимых бумаг займет месяц, два. Когда все будет готово, я свяжусь с вами.

Юрист встал, прекращая разговор.

Квартиру деду выделили отменную, на троих, с дочерью и внучкой. Он был доволен. Один жить не хотел, да уже и не мог. Большой Кисельный переулок, самый центр. Кисельные переулки — название родное. Как специально подобрали в тех местах, которые он отлично знал, где прошли детство и юность. Рождественский монастырь рядом с домом, до Сретенки и Покровки рукой подать. Трамвай ходит до Чистых Прудов — «Аннушка», с огромной буквой А на крыше.

Дед каждый день прогуливался по монастырским дорожкам. Каждая тропинка и постройка навевали воспоминания. Дома обветшали, но, как ни странно, все находились на своих местах. В храме, расположенном в самом центре двора, поселилась мастерская графики архитектурного института. Студенты, колоритные личности, с явным удовольствием приходили в бывший храм и творили на холсте и бумаге. Они не выгоняли любопытного дедушку.

— Что за церемонии, проходите, пожалуйста, дедуля, присаживайтесь.

С улыбкой приветствовали они Петра Дмитриевича. Поили чаем, показывали свои работы, сплошные импровизации, и хвастались, хвастались… А потом в полной тишине, обняв мольберты и подрамники, внимательно слушали мудрого и благодарного «критика». Особенно ребятам нравились рассказы о поездке в Париж на могилу брата и о музеях, приютивших семейную коллекцию картин.

В доме, где раньше располагались монашеские кельи, ютились обычные москвичи, в каждой комнате жила семья. Большая коммуналка с общей кухней на четыре плиты и туалетом на шесть кабинок.

На центральной аллее рядом с надвратной церковью расположилась средняя школа, поэтому детские крики и смех всегда сопровождали дедушку в неспешных прогулках по монастырю.

Умер Петр Дмитриевич тихо, во сне, не дожив месяц до своего восьмидесятипятилетия.

* * *

Валерий Тамм из Москвы съехал. Жил на даче в Красной Пахре, что по Калужскому шоссе. Я несколько раз связывался со сторожкой садового товарищества. За Таммом ходили, звали к телефону, но он так и не подошел. Охранник после каждого разговора со мной непонятно почему извинялся. Пришлось ехать в Красную Пахру без приглашения. Дачу Таммов нашел легко. Все соседи уже знали об убийстве Валюши. И пока я с ними дошел до искомой калитки, был уже переполнен всевозможной информацией о милейшем семействе Таммов. Старый желтый дом скрывался за деревянным забором. Двор зарос травой. Валерий похоже пил и пил много.

— Адвокат, здравствуйте. Я вас видел… Не знаю, как тебе лучше это сказать…

Валерий обратился ко мне, не вставая со старого-престарого дивана с двумя огромными валиками по бокам и протертой обивкой.

— За мной приехали? Я готов. Думаю, мне пора. Давно я хотел убить Игоря, считайте, что убил. Мне так легче. Я и должен был убить. Отнял у меня он все, обокрал… Забирайте меня. Но Валюшу не я… Нет мне без нее жизни… Валюшу не я… Игорь ее убил, точно он… Надоела, вот и убил…

Валерий Тамм повернулся на другой бок. Аудиенция была закончена. Соседи толпились у калитки, понимающе кивали, но к нам не подходили и вели себя сверхделикатно.

* * *

Звонок в б утра всегда не к добру. Константин Артемьев был лаконичен.

— Леш, ты приехать в контору можешь?

— Костя, привет. Ты рано встал или с ночи задержался?

— Приезжай, все расскажу на месте. У нас тут «дурдом».

Я быстро собрался, завел машину и выехал в Ленинградское УВД.

Не успел я зайти в знакомый кабинет уголовного розыска, как Константин вручил мне несколько бумажных листов.

— Почитай, Алексей Львович, полюбопытствуй. Это интересно. Потом все объясню.

Отпечатанный на машинке текст пестрил грозными глаголами: наказать, объявить неполное служебное соответствие, уволить из органов внутренних дел, понизить в звании…

Вчитавшись внимательнее, я понял, что опергруппа, работающая по раскрытию двойного убийства, допустила серьезный ляп. Вот и посыпались звезды с погон. Артемьев, наблюдая за моим раскрытым от удивления ртом, принялся пояснять:

— Подвели опера из транспортной милиции, они в нашу группу входили. Их задача была перевернуть все железнодорожные и авиакассы, архивы Аэрофлота и железной дороги. Проверить все билеты, в том числе служебные в Москву и близлежащие города в нужный период. Ты это слышал на первых совещаниях. Ну, в общем, ребята облажались. Юнисов был в Москве в вечер и ночь убийства. Оперативники не проверили бортовые журналы служебных рейсов, осуществлявших техническую посадку в Москве для дозаправки. Рейс, который сейчас обнаружили муровцы, был служебный из Хабаровска в Калининград с посадками в Иркутске и Москве. Руслан Сергеевич подсел в кабину экипажа в Иркутске. Через четыре часа вышел в Москве. Второй пилот сделал запись в бортовом журнале, больше ничего, никаких следов. Ни билетов, ни распоряжений, ни заявок, ни записей в аэропортах, авиаотряде. Ни-че-го. Летчик летчика всегда выручит. Вот и подсадили Юнисова в кабину. Свой, летный, да и высший комсостав к тому же. Он в Москву в семь вечера прилетел, а улетел в Иркутск этим же бортом в девять утра следующего дня. Это уже из допросов экипажа выяснили. Второй записи в бортовом журнале нет.