Однако, когда Урбен видел перед собой Филиппу, в его душе возникало сомнение: а достаточно ли ему славной Нинон? Вдовы, конечно, умеют утешить мужчину, так что отказываться от вторников не стоит, однако девственницы тоже имеют свои преимущества — бывалые женщины слишком много повидали на своем веку, к тому же они склонны к полноте. Филиппа же умиляла взгляд тонкими девчоночьими ручками, круглыми яблочками грудей, трогательной шейкой. Как кружит голову соединение детской застенчивости с девичьей грацией! Как возбуждают и провоцируют внезапные переходы от дерзкого, почти безрассудного кокетства к смущению и испугу! Филиппа то вела себя, как Клеопатра, словно приглашая мужчину на роль Антония, то, вдруг испугавшись знаков внимания, превращалась из царицы Египетской в охваченного страхом ребенка. Но стоило ухажеру отступить, как немедленно возвращалась соблазнительная Сирена, заводившая свои головокружительные песнопения и манящая издали запретными плодами, равнодушным к которым мог остаться либо безумец, либо простак. Невинность и чистота — отличная тема для прочувствованной проповеди! Прихожанки будут рыдать, когда святой отец произнесет ее с амвона, переходя от патетических завываний к нежному шепоту и обратно. Даже мужчины будут растроганы. Рассуждения о чистоте новорожденной лилии, невинности ягнят и младенцев подействуют на кого угодно. Монахи снова позеленеют от зависти. Но истинная чистота и невинность бывает лишь в проповедях и на небесах. Белоснежные лилии имеют обыкновение увядать; невинные ягнята обречены сначала (если они женского пола) стать жертвой похотливого самца, а затем — мясника; что же касается младенцев, то, как всем известно, в аду проклятые души расхаживают по мостовой, сплошь выложенной из некрещеных детей человеческих. Со времен Великого Падения абсолютная невинность, по сути дела, неотличима от полного идиотизма. Любая юная девушка несет в себе росток будущей распутной вдовушки, а, вследствие Первородного Греха, всякая невинность, даже самая наичистейшая, обречена. Каким наслаждением не только для чувств, но и для вдумчивого рассудка, является вспомоществование этому процессу — разве не увлекательно наблюдать, как девственная почка распустится пышным и сочным цветком? Если это и чувственность, то вполне нравственного, можно сказать, даже метафизического свойства.

К тому же Филиппа не просто девственна и юна. Она еще и происходит из добропорядочного семейства, воспитана в благочестии и во всех отношениях безупречна. Миловидна, но прекрасно знает катехизис; играет на лютне, однако регулярно посещает церковь; обладает манерами знатной дамы, но любит читать и даже немного знает по латыни. Любой охотник почтет за честь заполучить такой трофей. В глазах окружающих престиж удальца многократно возрастет.

Согласно свидетельству Бюсси-Рабутена, относящемуся к чуть более позднему времени, в аристократическом мире «успех у женщин приносил мужчине не меньше славы, чем боевые доблести». Покорение знаменитой красавицы было почти столь же славным делом, как завоевание провинции. Такие вельможи, как Марсийяк, Немюр и шевалье де Граммон, прославившиеся будуарными победами, пользовались не меньшей славой, чем великие полководцы вроде шведского короля Густава-Адольфа или самого Валленштейна. На жаргоне той эпохи кавалер «пускался в любовное приключение» — причем с осознанием того, что целью этого предприятия является повышение собственного авторитета и престижа. Секс может использоваться либо для самоутверждения, либо для того, чтобы преодолеть границы своего «я»: то есть, или для того, чтобы укрепить свое эго и общественное положение, прибегнув к помощи «приключений» и «завоеваний», или же, наоборот, для того, чтобы слиться в экстазе чувственности и страсти с другим человеческим существом (обычно такое происходит при счастливом браке, в котором супруги добровольно соединяют свою жизнь). Имея дело с крестьянками и городскими вдовушками, обладавшими изрядным чувственным аппетитом и не обремененными предрассудками, кюре мог сколько угодно сливаться в чувственном экстазе. Однако Филиппа Тренкан давала ему возможность испытать и иной аспект сексуального переживания — утвердить свое «я», а затем, на следующем этапе, возможно, достичь и иной, более высокой стадии, когда две любящие души сольются в одну.

Чудесный сон! Но его осуществлению мешало одно досадное препятствие. Отцом девушки был Луи Тренкан, лучший друг священника, самый надежный из союзников в борьбе с монахами, лейтенантом полиции и всеми прочими недоброжелателями. Тренкан доверял Урбену — причем до такой степени, что заставил своих дочерей отказаться от старого духовника и вверил их попечению Грандье. Не будет ли господин кюре настолько добр, чтобы прочесть девицам курс лекций о дочерней почтительности и девичьей скромности? Как считает господин кюре — не слишком ли скромная партия для Филиппы Гийом Ружье? Может быть, лучше женить его на Франсуазе? И, само собой, Филиппа не должна забывать свою латынь. Не согласится ли святой отец время от времени давать ей уроки?

Ну как возможно предать такое доверие? И все же часто бывает, что сама недопустимость деяния с нравственной точки зрения побуждает человека совершить подобный поступок. На всех уровнях нашего бытия, от телесного и чувственного до нравственного и интеллектуального, любая тенденция и любое движение порождают свою противоположность. Когда мы смотрим на красный цвет, у нас усиливается восприятие зеленых оттенков спектра, а иногда мы даже видим, что красный предмет как бы окружен зеленым ореолом. Если мы хотим совершить движение, у нас действует группа мышц, и в то же время автоматически включается противоположная группа. Тот же принцип срабатывает и на высших уровнях сознания. На всякое «да» найдется свое «нет». В честном сомнении веры куда больше, чем в самом незыблемом кредо. Еще Батлер заметил (а мы на протяжении нашей истории не раз убедимся в правоте этого суждения), что в искренней вере содержится куда больше сомнения, чем в любых марксистских молитвенниках или филиппиках Брэдлоу[18]. В нравственном воспитании главную трудность представляют собой логические выводы. Если всякое «да» автоматически влечет за собой симметричное «нет», возможно ли вести себя правильным образом, мысленно не представляя в тот же самый момент, как выглядит «неправильное» поведение? Существуют методы, позволяющие избежать подобной экстраполяции, но недостаточная эффективность подобных приемов общеизвестна — на свете сколько угодно упрямых и «трудновоспитуемых» подростков, «антиобщественных» юнцов и подрывных элементов вполне зрелого возраста. Даже уравновешенные, владеющие собой люди подчас испытывают парадоксальное искушение совершить именно то, чего делать ни в коем случае нельзя. Это искушение совершить зло, причем безо всякой цели и пользы, представляет собой своего рода «бескорыстный» бунт против здравого смысла и приличий. Обычно нормальные люди справляются с подобным порывом, но не все и не всегда. Сплошь и рядом какой-нибудь разумный, порядочный человек вдруг, повинуясь внезапному позыву, совершает что-нибудь такое, от чего сам же приходит в ужас. Кажется, что поступок совершен под воздействием какой-то силы, чуждой человеку и враждебной его обычному естеству. На самом же деле виной всему совершенно нейтральный психологический механизм, который (как это вообще часто происходит с механизмами) «разлаживается», выходит из-под контроля и превращается из послушного инструмента в диктатора.