Чьи-то шаги раздались на лестнице, прежде чем страх овладел девушкой. Она вскочила, готовая кинуться на шею спасителю, но он остановился, не доходя нескольких шагов, и Мера с содроганием узнала того красивого витязя. Сейчас и здесь его красота пугала больше, чем жуткая морда чудовища.

Змей догадался обо всем при первом взгляде на Меру.

— Ты боишься и ненавидишь меня, — заговорил он, — а ведь все могло быть иначе, если бы ты не попыталась бежать! Я пришел сказать тебе, что ты будешь сидеть здесь, пока не смиришься и не согласишься полюбить меня.

— Ты глуп, если в этом уверен, — возразила девушка.

— Ты еще пожалеешь об этом! — вспылил Змей, которому опять напомнили о его главном недостатке — глупости. — Будешь сидеть здесь, пока не попросишь прощения!

Лицо его исказилось от гнева, и это было просто жутко. Он притопнул ногой и ринулся вон.

Вслед ему полетела миска.

Выбежав наверх, Змей привалился спиной к стене и медленно принял свой настоящий облик, растягиваясь по полу. Его туша мелко дрожала от гнева и желания выместить его на ком-нибудь. Злость его была еще больше от того, что он сам только что поступил как последний глупец. Мог бы околдовать пленницу и заставить ее пожелать разделить с ним ложе, но всякое колдовство рано или поздно спадает, и о том, что может сделать человек, освободившийся от заклятья, лучше не задумываться. Самое меньшее, он убивает того, кто наложил на него заклятье. И лишь кровь — кровь родного человека — способна навеки, безо всяких условий привязать к нему пленницу.

Если он правильно понял слова своих слуг, у этой дикарки есть сестра. И это было лучшее, что мог пожелать Змей.

Синегорка и слушать не стала Стривера, который, забыв свою гордость, стоял перед нею на коленях. Подле матери с каменными лицами замерли пятнадцатилетний отрок, меньший брат девушек, и сама воительница Рада — видом вовсе мужчина, кабы не коса и черты безбородого лица. Девушка-воин опиралась на меч и буравила Сварожича такими злыми глазами, словно это он сам отвез ее сестру Змею и приполз замаливать грех.

Стривер чувствовал свою вину и был готов на что угодно — только бы простили и поверили, что он жизнь положит за освобождение своей невесты. Но княгиня не дала ему договорить и велела убираться, пока его не подняли на копья. Рада при этих словах с готовностью вскинула меч, и Сварожичу пришлось уйти.

Его все-таки проводили вон из города и вытолкали за ворота, передав приказ княгини — не показываться здесь под страхом смерти. Но его боль была сильнее страха, а потому он тотчас же полетел на север — звать на подмогу родных. Не вечно же Перуну и Даждю бродить по свету — они вернутся и помогут ему. Он вместе с братьями привезет девушку назад, и ее матери придется уступить силе.

Сердце его готово было вырваться из груди, все тело ныло и словно одеревенело от усталости и напряжения полета, но все это прошло в один миг, когда на стене замка он увидел отдыхающего Ящера.

Стривер чуть не кувырком свалился во двор, напугав всех. Он тоже больше года не показывался дома, а потому весть о его возвращении была встречена радостно. Слуги засуетились, но Стриверу было не до отдыха, и он сразу кинулся искать Перуна.

Вся семья как раз была вместе — отец, мать, братья, Жива и Дива, все за общим столом. Не хватало только детей — Перун сам не вспоминал о них, будто их и не было, и Дива, обиженная, молчала.

Перун первым вскочил, когда в зал ворвался Стривер.

— Ого, братец, — радостно вскрикнул Перун, — явился и ты! Вот здорово! Теперь бы Даждя от его Марены оторвать — и все были бы в сборе! — Он стиснул плечи Стривера. — Ну, поведай, что тебя привело!

Тяжело дыша после выматывающего полета, Стривер оперся о широкое плечо брата. Руки и плечи ныли так, что не пошевельнешь, и он еле сдерживал стон.

— Здорово ты похудел. — Перун хлопнул Стривера по спине, отчего тот побледнел и скрипнул зубами, и потащил к столу. — Рассказывай!

Он обнял младшего брата за плечи, и Стривер вскрикнул. Жива тут же сорвалась с места.

— Что с тобой? — Она глянула на плечи Стривера и ахнула. — Кровь! Ты весь в крови!.. Что случилось?

Рубашка на Стривере насквозь пропиталась кровью. Думая только о том, как бы поскорее добраться до дома, он не чувствовал ничего, но сейчас вдруг застонал, бессильно повиснув на брате и сестре.

Перун застыл как столб, а Жива решительно подставила раненому плечо.

— Его надо уложить, — сказала она и накинулась на Перуна: — Не стой как истукан! Я одна его не подниму!

Очнувшийся Перун вскинул Стривера на руки. При этом он ухватил его за окровавленные плечи, и тот вскрикнул, вырываясь.

— Не надо! — взмолился он. — Я сам натер… крыльями… Я здоров!

Но на его слова не обратили внимания. Жива вновь накинулась на Перуна:

— Ты совершенно бесчувственный! Ему же больно!

Стривера уложили в его комнате, и Жива осторожно спорола с его плеч рубашку или, вернее, то, что от нее осталось, ибо там, где ее касались сочленения крыльев, она была истерта до дыр и крылья разодрали кожу. Приподнявшись на локтях, Стривер терпел, пока Жива и Дива обрабатывали ссадины. Жива еле слышно бормотала заговор, заживляющий раны, и Стривер по мере сил помогал ей. Исцелять раны он не мог, это удавалось только Даждю и, как говорили, Хорсу и Велесу.

Наконец боль отступила, и Стривер поднял голову. Перун и Смаргл стояли рядом, не отходя ни на шаг. Здесь же была и Лада, его мачеха, помогавшая молодым женщинам.

— Матушка, — шепнул ей Стривер, — я дочь тебе выбрал, а себе жену…

— Ты лежи пока, — Лада погладила его по голове, — потом скажешь, кто она.

— Но я не могу ждать! — Стривер вскинулся к братьям. — Беда!

— Что? С кем? — наклонились к нему оба Сварожича.

— Змей в Рипейских горах завелся. — Стривер выпрямился, насколько мог. — Города зорит, людей в полон берет. Невесту мою… тоже… Не смог я в одиночку ее отбить…

Глаза Перуна полыхнули огнем.

— Где твой Змей? — воскликнул он.

Уловив в его голосе опасные нотки, Дива бросилась к мужу:

— Не пущу!

Но Перун отодвинул жену и склонился над Стривером;

— Говори!

— Княжество Синегорье в Рипейских горах, на востоке, — ответил тот. — Помоги!

— Едем непременно, — заверил Перун. — Вот встанешь — и полетим! Ящер нас в несколько дней домчит, а тем временем ты подлечишься!

Обрадованный тем, что брат не отказывает в помощи, Стривер осторожно сел.

— Я готов, — объявил он, протягивая руку Перуну. Из глаз Дивы брызнули слезы.

— Ты холодный и равнодушный! — выкрикнула она в лицо Перуну, — Ты ничего не хочешь знать, кроме своей войны! Ты ничего не замечаешь!