Стрела пробила горячее птичье сердце. Кровь залила светлую грудку, а нутро разодрало кряканье — Рацлава поняла, что падает.

Когда она очнулась в своей повозке и в своем теле, то согнулась от страшной боли. Она обвила себя руками и часто и испуганно задышала, к ужасу Хавгоры, еще несколько минут не откликаясь на свое имя.

* * *

Закат в тот день был бархатно-оранжевый. Темнело — вязкие сумерки наползали на леса и расставленные походные шатры, чернили небо, оттеняя пляшущие языки пламени. Медно-рыжие, как тугие косы, змеящиеся по могучим плечам Тойву, сидевшего рядом с Оркки Лисом, — одна ладонь лежала на колене, вторая поднесла чарку к губам. Сам Оркки Лис смеялся над какой-то шуткой и поглаживал остроконечную пшеничную бородку. Злой горячечный Скали, очень худой, с черными волосами и усами, с глазами как две пробоины, скалил зубы и почти не притрагивался к еде. Гъял жевал табак, Безмолвный — мясо. Вис и Корноухий играли в ножички.

Если подумать, отвернувшись, Лутый мог подробно рассказать, чем занимался каждый из дюжины воинов, собравшихся за их главным костром подле предводителя. Лутый цепко высматривал даже тех, кто находился в его «слепом пятне». Это получалось непроизвольно и невероятно быстро. Одно мгновение — и он уже все охватил. Его единственный глаз был острее и внимательнее, чем пара здоровых у многих воинов.

Следующая шутка, развеселившая Оркки Лиса, принадлежала Лутому, расположившемуся по его правую руку. Оркки даже несильно потрепал юношу за ухо, а тот, склонив голову и рассмеявшись, положил в рот былинку.

— Острый язык у тебя, парень, ох острый.

Конечно.

— Уж куда ему до языка Скали? Так, — он вынул стебель, — былинка перед ножом.

Сухой черноглазый Скали, с волосами до середины шеи, вьющимися и сальными, скривил губы. Будто улыбнулся, жутко и страшно. Но Лутый только хохотнул, и на его правой щеке выступила ямка. Он может говорить все, что захочет, если решит, что другие сочтут это забавным. Кроме него, со Скали никто не водится, и тот, как бы ни был суров, не решится потерять единственного приятеля. Говорили, что у Скали не слюна, а яд, — до того он был вечно зол и всем недоволен. А Лутый… Лутый — любимец Оркки Лиса, хмель и мед. Он весел и словоохотлив. Изжелта-русые волосы падали ему на лоб в россыпи мелких веснушек, лукаво поблескивал правый медово-карий глаз. Левый вместе с почти половиной лица закрывала широкая грубая повязка. Лутому было двадцать лет, но Оркки Лис уже ценил его за внимательность, остроумие — и хитрость.

Когда Тойву вытирал усы тыльной стороной ладони, к их костру тихо подошла Совьон, воронья женщина. Она села на колени, оказавшись за правым плечом предводителя. И после того как мужчины удивленно замолкли, произнесла зычно и невозмутимо:

— Мне нужно с тобой поговорить.

Тойву наморщил лоб.

— Так говори.

— Нет, — не дрогнув, обрубила Совьон. — Наедине.

Оркки Лис длинно выдохнул и тут же потянулся за чаркой.

— Смотрите-ка, к нам пришла подстилка, — прошипел Скали так, чтобы его слышал один Лутый, но в это же мгновение встрепенулся ворон Совьон. Скали недолюбливал всех людей, а особенно — женщин. Высокогорница Та Ёхо была для него «дикарской шлюхой», драконья невеста — «жирной мерзостью, где только отъелась», ее рабыня Хавтора — «степняцкой каргой». Однако самую лютую ненависть он питал к Совьон. Для нее он ежедневно придумывал новые оскорбления.

Лутый закатил глаз.

— У меня нет секретов от моих людей, — возразил Тойву.

Совьон, не изменившись в лице, повторила не то просьбу, не то приказ, хотя приказывать она не имела никакого права.

— Боюсь, это слишком важно.

Да никого она не боялась. Ни богов, ни духов, и уж тем более злого Скали. Взглядом, которым ее одарил Тойву, можно было рубить щиты.

— Надеюсь, настолько важно, чтобы ты сумела объясниться перед моими воинами, — жестко вытолкнул он. Совьон не собиралась объясняться, но Тойву — предводитель, а она — подчиненная, и стержень у него внутри был не слабее ее.

— Я прошу прощения. — Она склонила голову и сложила руки на груди. Тогда Тойву поставил чарку, поднялся и, поведя подбородком, сделал знак Совьон. Женщина послушно ушла с ним за шатер.

— Ну дела, — протянул Оркки Лис и сплюнул на траву. Лутый, положив локоть на поднятое колено, задумчиво потер большим пальцем уголок рта. Он не любил, когда что-то ускользало от его ушей и глаза. Юноша откинулся назад. Позднее следует выяснить, о чем был разговор, — Оркки захочет знать. Обязательно захочет. Но пока…

Лутый прикрыл глаз и поправил зажатую зубами былинку.

Ночь наступила быстро. Люди укрылись в шатрах, погасив большие костры, — остались только факелы и огни для сторожевых. В воздухе повисли стрекот цикад и лошадиный храп.

Этой ночью Лутый был в дозоре, но, как обычно, не смог долго высидеть у крохотного костерка. Он весело-терпеливо слушал, пока седой Крумр говорил о своей дочери Халетте, на которой мечтал его женить. Сам полушепотом рассказал пару забавных историй, но, поняв, что тепло клонит его ко сну, вызвался осмотреть лагерь. Ноги увели Лутого от повозок, понесли вдоль шатра драконьей невесты и женщин, заставили обогнуть ряд маленьких палаток и привязанных коней. Все было мирно, и вскоре юноша оказался у густо поросшего склона, ведущего к реке. Спускаться Лутый не хотел — незачем, поэтому стоял по щиколотку в траве, вдыхая запахи тины и последнего клевера. За спиной потрескивали огни лагеря. Ветер шевелил пологи шатров. По веточкам хрустели знакомые шаги.

— Сегодня полнолуние, — сказал Скали. — Время оборотней.

И присел на землю подле него.

— Что ты здесь делаешь? — не поворачивая головы, спросил Лутый. Он сложил руки за поясницей. — Сегодня не твоя очередь.

В небе мерцала круглая луна. На нее наползали дымчато-синие тучи.

— Отправляйся-ка спать.

— Знаешь, — продолжал Скали, — пока я шел к тебе, я увидел, как в лес бежала лосиха. Шерсть у нее была коричневая, а копыта — будто посеребренные.

— Да конечно, — усмехнулся Лутый. — Для тебя каждая сова — девица, каждая лягушка — заколдованный парень. А конь Совьон и вовсе проклятый князь. Сказок про оборотней переслушал?

Лутый хорошо видел в темноте и краем глаза разглядел, как Скали сжал губы. «По-твоему, я не знаю, зачем ты ко мне пришел?»

— Славный у этой бабы конь, верно? — протянул Скали после молчания.

— Славный, — уклончиво ответил Лутый.

Скали, призадумавшись, вскинул голову и посмотрел на него снизу вверх.

— Наверное, она очень им дорожит.

— Наверное.

— Хороший конь, — кивнул Скали. — Быстрый, крепкий и даром что одноглазый. — Лутый приподнял бровь и даже оглянулся на приятеля. — Это ему и простить можно.