Шартум лежала в тени под навесом из камышовой циновки. Девушка сидела в изголовье больной и помахивала веткой над ее лицом. Рядом Цураам в окружении сосудов с только ей известными снадобьями колдовала над телом несчастной, у которой оказалось несколько переломов в ногах. Больше всего верховную жрицу беспокоил один – у левого бедра. Нога неестественно вывернулась в том месте и отекала на глазах. Цураам связала ноги Шартум и обложила их распаренными листьями травы, помогающей при ушибах.

Парвиз сидел неподалеку, скрестив ноги, и качался взад-вперед, шепча на своем языке то ли молитвы, то ли заклинания.

– Алик Пани, Алик Пани вернулся! – закричал мальчишка, первым увидев полуобнаженных всадников, за которыми тянулся шлейф пыли.

Воины спешились, и Персаух, осушив поданную чашу с кислым молоком, подошел к Цураам. Он присел с ней рядом, но молчал. Только смотрел на Шартум. Лицо вождя было сурово. Сжатые губы, прищуренные глаза скрывали тяжелые мысли, которые ему предстояло облечь в слова.

– Как она? – спросил Персаух, его голос прозвучал глухо, но Цураам послышалась горечь в нем – гораздо большая горечь, чем та, которую могли вызвать страдания девушки его племени.

– Молимся, – ответила Цураам, вглядываясь в лицо мужа.

Она ни о чем не спрашивала. Сам скажет, что надо.

Персаух положил руку на плечо жены, сдавил его и порывисто поднялся. Ожерелье с бронзовыми фигурками быков брякнуло на его обнаженной груди.

Старейшины племени ожидали вождя под другим навесом. Воины стояли неподалеку. Персаух сделал знак рукой, и воины разошлись. Один из них подвел к Цураам коня. Поперек его спины, вниз лицом, лежал юноша. Его грудь была насквозь проткнута стрелой, наконечник которой, обагренный кровью, торчал под лопаткой. Воины сняли убитого и положили к ногам жрицы. Цураам качнулась.

– Сынок…

Женщины подбежали к ней, подхватили под руки.

– Прости, Цураам, не уберег, – процедил Персаух и, кинув прощальный взгляд на сына, решительно направился к старейшинам.

На совет позвали Парвиза и Абаттума. Они рассказали, как все случилось. Старейшины слушали внимательно, изредка поглядывая на мужчин. Когда те закончили рассказ, в повисшей тишине зазвучал голос вождя:

– Их немного было – одиннадцать всадников. Трое реку переплыли и в зарослях сидели, поджидая наших девушек. Восемь у другого русла реки ждали, недалеко, два беру[30]от того места, где нашли Шартум. Мы всех убили.

– Другие придут. Мстить будут, – вставил Парвиз.

Персаух колко взглянул на него.

– Мстить будут, – повторил охотник, не замечая взгляда вождя, – надо опередить, я знаю, где их стойбище. Там, – он кивнул на юг.

– Там? – удивился один из старейшин. – Но они пришли оттуда, – он указал на восток.

– Они шли по тому берегу, переправились, где мельче, а там река большая, сильная, не каждая лошадь вброд перейдет. Я видел шатры, отары, раньше, когда мы только пришли. Но кочевники на другой стороне реки, там, где она еще не разделяется, не думал, что к нам подберутся, думал, уйдут, а они мою Шартум…

– Всем мужчинам вооружиться, – сурово перебил Персаух, – дозор держать со всех сторон. Ты, Парвиз, возьмешь трех воинов и проверишь, там ли стойбище, где ты видел. А потом решим, что делать. Дров побольше заготовить, костры ночью жечь, и стену строить! – приказал вождь и, оставив старейшин, пошел к жене.

* * *

Цураам не плакала. В ее глазах не осталось слез, все высохли, как ручейки в пустыне. Она даже не смотрела на сына, который лежал, не двигаясь, не дыша, только гладила по голове, вспоминая своего мальчика ребенком с веселыми глазками, неугомонного, всегда убегающего от ее ласк к воинственному отцу.

Персаух научил сына всем премудростям воинского искусства, гордился им, прочил ему власть и заботу о племени в будущем, когда смерть заберет его самого, уже состарившегося и беспомощного, и боги свершат суд над ним, определяя, где его тень проведет вечность. Но случилось так, что не он, старый Персаух, а его молодой сын отправился в Страну Без Возврата[31], и теперь отец заботился о том, чтобы в пути у него все было.

В прямоугольную яму на небольшое возвышение, напоминающее лежанку, положили сына Персауха и Цураам. Он лежал на боку, поджав ноги, словно спал, но в руке сжимал лук, как воин, готовый по первому зову ринуться в бой. Соплеменники щедро снабдили своего защитника всем необходимым для жизни – пусть и в царстве мертвых, где правит богиня Эрешкигаль, у него будет из чего напиться, что поесть и что принести богам в жертву, дабы умилостивить их.

Под одной из стен могилы положили собаку – верного стража человека. Им, этим бесстрашным животным, боги доверили заботу о душах умерших, им открыли способность видеть их и предупреждать живых об их приближении, если кто сумеет выйти из владений сестры Иштар, взгляд которой несет смерть.

Но Цураам как верховная жрица более всего молилась всесильному богу, днем освещавшему мир живых, ночью же отдающему свой свет тем, кто ушел в Страну Без Возврата. Каждый день он правит небесной колесницей, даруя свет и блага, наделяя мудростью достойных, карая нечестивых.

Ему посвятила Цураам свою молитву, восхваляя и прося милости. Жрица пела и прощалась с сыном, оттого ее голос был слаб, и девушки звонкими голосами подхватывали песнь матери, добавляя восхваления всем другим богам, чтобы долетела молитва до правящих судьбами, ублажила их слух, и обратили они свои взоры на людей, жаждущих жизни, ради которой приходилось приносить такую тяжелую жертву.

* * *

Шартум металась в жару. В бусинках пота, осыпавших ее горячий лоб, отражались блики костров. Цураам после похорон сына удалилась от всех, и возле больной девушки дежурили ее соплеменницы.

Парвиз подошел проститься. Он не знал, вернется ли. Его мысли убегали в недавнее прошлое, когда Шартум звонко смеялась, когда он ласкал ее ноги, щекотал маленькие ступни. Сейчас они разбухли и посинели. Парвиз отвел взгляд.

– Пора! – Абаттум прикоснулся к локтю охотника.

Не говоря ничего, тот развернулся и вскоре четверо всадников исчезли в ночи.

Персаух проводил их, наказывая не вступать в схватку, а только узнать все, и пошел к жене. Цураам сидела у могилы сына, вокруг которой стояли бронзовые ажурные светильники. Язычки пламени в них колыхались от легкого ветерка, прилетающего от реки. Рядом со жрицей стоял сосуд с хаомой. Цураам уже испила священного напитка богов и покачивалась в трансе, шепча заклинания. Персаух присоединился к жене. Вместе они выпали из мира людей и вели сына на суд богов, охраняя его дух от порождений хаоса – ужасных змей Тиамат[32], одна из которых мучила Шартум. Верховная жрица видела это и со всей своей силой призывала Бога Солнца развеять тьму, победить хаос и даровать девушке жизнь.