Дейа ни за что бы не признала, что Фарида права, но поневоле начала сомневаться. Может, ей и впрямь пора замуж? Может, стоит принять предложение Насера? В бабушкином доме у нее все равно будущего нет. Ее даже в магазин за продуктами одну еле отпускают. «Женщина не мужчина», – вечно твердит Фарида. Да и потом, Насер, кажется, славный. Уж точно лучше всех прочих, кого она перевидала за эти месяцы. Если не он, то кто? В конце концов, на ком-то придется остановиться. Нельзя отказывать бесконечно. Иначе Дейю ославят – и сестер вместе с ней. Она уже почти слышала, как будут шушукаться соседи: «Это дурная девушка. С ней не стоит иметь дело. Есть в ней какая-то червоточина».

И то правда. Червоточина в ней действительно есть: она не может собраться с мыслями, не может принять никакого решения.

– Ладно, – сказала Дейа. – Хорошо.

Глаза у Фариды округлились от изумления.

– Да неужели?

– Я встречусь с ним еще раз. Но при одном условии.

– Это при каком же?

– Я никуда не уеду из Бруклина.

– Не беспокойся. – На губах Фариды мелькнула скупая улыбка. – Он живет рядом, в Сансет-парке. Я знаю, ты не хочешь расставаться с сестрами.

– Пожалуйста, когда придет время, ты ведь постараешься выдать их замуж здесь же, в Бруклине? – Дейа говорила мягко, надеясь умаслить бабушку. – Постараешься, чтобы мы остались вместе? Ну пожалуйста…

Фарида кивнула. Дейе показалось, что глаза у нее увлажнились. Удивительное дело! Но бабушка, затеребив халат, тут же отвернулась.

– Разумеется, – ответила она. – Уж это-то мне по силам.

Сколько бы Фарида ни запрещала Дейе говорить о родителях, уничтожить память о них она не могла. Дейа отчетливо помнила, как узнала о смерти Адама и Исры. Ей было почти восемь лет. Стоял солнечный осенний день, Дейа сидела в своей комнате у окна, и вдруг небо на глазах потускнело. Фарида убрала со стола после ужина, помыла посуду и переоделась в халат, а потом тихонько спустилась вниз, в полуподвал, где жили девочки с родителями. В ту самую минуту, когда бабушка появилась в дверях, Дейа поняла: что-то случилось. Сколько она себя помнила, Фарида никогда к ним не заходила.

Фарида убедилась, что Амаль, младшая из четырех сестер, спит в своей колыбельке, и уселась на край кровати – к Дейе и остальным девочкам.

– Ваши родители… – Фарида сделала глубокий вдох и выпалила: – Погибли. Разбились в аварии вчера ночью.

Дальше все размывалось. Дейа не помнила, что еще говорила Фарида, не могла вызвать в памяти лица сестер. Только какие-то обрывки. Ужас. Плач. Пронзительный вопль. Она впилась пальцами в бедра. Ей казалось, ее сейчас вырвет. Она помнила, как выглянула в окно и заметила, что пошел дождь, – как будто мироздание горевало вместе с ними.

Фарида поднялась и, рыдая, ушла обратно наверх.

Больше о смерти родителей Дейа ничего не знала – даже теперь, почти десять лет спустя. Возможно, именно поэтому она все детство провела уткнувшись в книжку, пытаясь с помощью чужих историй разобраться в собственной жизни. Книги стали для нее единственным источником утешения, единственной надеждой. Они говорили правду, когда весь мир вокруг лгал, наставляли, как – верилось Дейе – наставляла бы ее Исра, будь она жива. Дейе столько всего нужно было понять – о собственной семье, о мире, о себе.

Она часто задавалась вопросом, одна ли она такая или есть другие люди, зачарованные словами, мечтающие нырнуть в книгу и остаться там навеки. Люди, которые надеются найти под обложкой сказку о себе, уже не чая разобраться в собственной жизни иначе. Но все равно Дейа ощущала себя одинокой – сколько бы книг ни читала, сколько бы небылиц ни придумывала. Всю жизнь она искала историю, которая помогла бы ей понять, кто она такая и каков ее путь. Но ее история была ограничена стенами ее дома – полуподвала на углу Семьдесят второй улицы и Пятой авеню, – и Дейа боялась, что никогда ее не поймет.

Вечером Дейа и ее сестры, как обычно, ужинали вчетвером, пока Фарида смотрела в зале телевизор. Не было ни перемены блюд, ни тарелочек с лимонными дольками, зелеными оливками, перцем чили и свежей питой – как когда домой приходил дед. Сестры просто сгрудились за кухонным столом, почти касаясь друг друга головами, погрузившись в разговор. Время от времени они затихали, ловя доносящиеся из коридора звуки, желая убедиться, что Фарида по-прежнему в зале и не слышит их.

Младшие сестры Дейи были единственными ее подругами. Разница в возрасте между ними была мизерная, год-два, и они дополняли друг друга, как уроки в школьном расписании. Будь Дейа – сложная, причудливая, полная страстей натура – школьным предметом, то, скорее всего, она была бы рисованием. Нора, вторая по старшинству, ближайшая ее наперсница, надежная, скрупулезная, прямолинейная, была бы математикой. Именно у Норы Дейа всегда просила совета, находя утешение в ее ясных рассуждениях; именно Нора умеряла ее бьющие через край эмоции, привносила порядок в хаос ее воображения. Затем – Лейла. По мнению Дейи, Лейла походила на естествознание – пытливая, неустанно ищущая ответы на вопросы, ярая поборница логики. Младшая из четырех сестер, Амаль, в полном соответствии со своим именем – «надежда» – как никто умела верить в лучшее. Будь Амаль школьным предметом, она была бы основами религиозного воспитания. Любые рассуждения сводились у нее к тому, что есть халяль, а что – харам, что – добро, а что – зло. Именно Амаль всегда возвращала сестер к Богу, привнося в их разношерстную компанию толику веры.

– Ну, как тебе Насер? – полюбопытствовала Нора, прихлебывая чечевичный суп. – Такой же чокнутый, как и предыдущий? – Она подула на ложку. – Ну этот, который требовал, чтоб ты носила хиджаб не снимая?

– Вряд ли найдется второй такой же ненормальный! – со смехом отозвалась Дейа.

– Он хотя бы симпатичный? – продолжала допытываться Нора.

– Он… ничего, – ответила Дейа и постаралась улыбнуться. Она не хотела тревожить сестер попусту. – Правда. Очень даже ничего.

Лейла прищурилась:

– Не скажешь, чтобы тебя это сильно радовало!

Дейа аж взмокла под пристальными взглядами сестер.

– Просто все это очень волнительно. Только и всего.

– Собираешься встречаться с ним снова? – поинтересовалась Амаль.

Она грызла ногти – Дейа только сейчас обратила на это внимание.

– Да. Наверное, завтра.

Нора наклонилась к Дейе, заправив за ухо прядь волос:

– А про наших родителей он знает?

Дейа кивнула, помешивая суп. Ее не удивило, что Насер в курсе произошедшего с ее родителями. Любые известия в их общине разлетаются со скоростью ветра – ведь арабы лепятся друг к другу, как куски теста, боясь затеряться среди ирландцев, итальянцев, греков и евреев-хасидов. Все арабы в Бруклине живут, будто взявшись за руки – от Бэй-Риджа до Атлантик-авеню, – и делятся друг с другом каждой сплетней. Тайн между ними нет.