Рускана застыла, занеся ногу над первой ступенькой, всем своим видом выражая тревогу.

— А ты думал, я буду спокойно дожидаться, пока ты собираешь толпу? — Кугель насмешливо фыркнул. — И твоя вина в этом есть. Выбрал себе того, кого считал слабым, на роль козла отпущения и начал разогревать народный гнев. Вот только здесь нет никакой толпы, лишь эти две преданные мне дамы. Я проделал слишком долгий путь и перенес чрезвычайно много страданий, чтобы мои планы срывали такие, как ты. — Он поднес к лицу Тьяго сжатый кулак, демонстрируя перстень из черного камня. — Это кольцо Юкоуну. Я расправился с ним его же волшебством. Я побеждал демонов, великанов и таких тварей, один вид которых поверг бы тебя в дрожь. Как смеешь ты выступать против меня?

Кугель навис над Тьяго, сохраняя на лице равнодушную маску, и извлек из складок плаща какой-то свиток, который бросил на грудь своего двоюродного брата.

— Это подарок, — произнес Кугель. — Заклятье безнадежного заточения. Возможно, тебе захочется его попробовать. Только, прежде чем использовать его, задай себе вопрос: стоит ли жизнь вечного заточения? Впрочем, выбор, прямо скажем, невелик. — Он опять повернулся к лестнице. — Быстрее же, Рускана!

Девушка взбежала по ступеням и нажала на рычаг — участок потолка начал подниматься.

— Она порвала с тобой, Тьяго, — произнес Кугель. — Она исполняла каждую мою прихоть.

Рускана встревоженно вскрикнула. В открывшийся проем скользнула Дерве Корим, успевшая переодеться в мужские штаны и рубашку. В результате краткого поединка Рускана слетела с лестницы и ударилась головой о мраморный пол. Затем Дерве увидела Кугеля и с перекошенным от ярости лицом направилась к нему, сжимая в руке кинжал. Кугель метнулся к яйцу, и спутница Тьяго испустила крик, подобный воплю хищной птицы, — казалось, он разорвет ей грудь. Дерве метнула кинжал, но Дилетта успела оттолкнуть Кугеля. Клинок вонзился в ее горло, и кончик его вышел с противоположной стороны шеи. Черноволосая женщина упала. Дерве Корим метнула второй кинжал, но тот отскочил от дверцы яйца, и Кугель успел благополучно скрыться внутри. Брызги крови Дилетты испачкали его лицо, сделав его немного похожим на клоуна.

Дерве Корим стремительно сбежала по лестнице и, не переставая орать, замолотила кулаками по дверце. Кугель всем своим видом выражал недоумение. Казалось, будто он спрашивает: «Кто эта изуродованная шрамами фурия?» Он заканчивал последние приготовления, не обращая внимания на ее вопли, — если, конечно, вообще их слышал.

Тьяго все-таки разорвал удерживавшие его путы.

Яйцо начало издавать равномерный гул; Кугель, закрыв глаза, читал активирующее заклинание. Вскочив на ноги, Тьяго встал рядом с Дерве Корим и посмотрел на двоюродного брата сквозь дверь. Завершив заклятье, Кугель открыл глаза, и на лице его возникла сладкая и безмятежная улыбка человека, ускользнувшего от правосудия. Гул продолжал нарастать.

Тьяго попробовал толкнуть яйцо. Затем он отодвинул Дерве Корим от двери, отошел на несколько шагов и с разбегу ударил механизм плечом.

Улыбка Кугеля погасла. Тьяго снова разбежался, и на этот раз яйцо слегка сдвинулось. Плечо налилось болью, но воин предпринял третью попытку. На лице Кугеля появилось беспокойство, но тут гул сменился воем, и яйцо окутала искрящаяся аура, прозрачная пелена, вибрировавшая над металлической поверхностью. Кугель опять улыбался. Тьяго вновь кинулся к механизму, но был безжалостно отброшен и рухнул на спину. Яйцо подернулось рябью и начало словно бы погружаться во тьму. Вскоре оно стало утрачивать материальность и в конце концов исчезло, оставив после себя лишь призрачный контур.

Тьяго вглядывался в растворяющийся силуэт. Уж не след отчаяния ли читался в улыбке его двоюродного брата? Не зачатки ли страха? Была ли она искренней или же просто гримасой, свидетельствующей о том, что в конце Кугель испытал адские муки? Возможно, попытки Тьяго решить проблему грубой силой все же увенчались успехом, или яйцо Пандельюма перенесло Кугеля в куда менее приятный мир, нежели планировалось, и такое выражение на его лице возникло от того, что он увидел. Гадать было бессмысленно. Оставалось только надеяться. Тьяго опустился на пол возле Дерве Корим, сидевшей, закрыв руками лицо.

— Он не узнал меня, — со скорбью в голосе произнесла она.

Тьяго и рад был бы подбодрить ее, но он и сам чувствовал себя опустошенным. Спустя некоторое время он положил ладонь на плечо Дерве Корим. Женщина вздрогнула, но отстраняться не стала.

— А с тобой что случилось? — спросил он. — Ты отсутствовала целую ночь.

— Это было странно, — ответила Дерве. — Они искали меня, а в руках держали какие-то склянки с голубой жидкостью. Одну бы я убила, но не обеих сразу, а потому решила спрятаться в комнате в конце первого из осмотренных нами коридоров.

— В том кабинете… похожем на лабораторию?

— Да. Я встретила там кое-кого. Я… полагаю, это был пожилой мужчина. Он дал мне одежду, и мы с ним долго общались. И все же я не могу ни описать его внешность, ни вспомнить хоть слово из того, что он говорил.

— Пандельюм, — произнес Тьяго.

— Если это и был он, я все равно не помню.

По поверхности солнца прокатилось волной странное белое мерцание, что-то вроде электрического разряда. Они в надежде посмотрели на него, но увидели все тот же оплавленный ужас, напоминающий герб на флаге какого-нибудь злодея. Часть трещин в черной корке закрылась, и аура оранжевой плазмы, как показалось, уменьшилась, но в остальном все было по-прежнему.

— Надо уходить! — Дерве Корим вскочила на ноги.

— Предложение интересное, но как?

Она подошла к стене и надавила на углубление рядом с тем, на которое ранее нажимал Кугель. Широкий участок пола с громким скрежетом отошел в сторону. Из открывшейся дыры ударил столб света. Вниз сбегала спираль еще одной лестницы. Тьяго поинтересовался, откуда его спутнице известно про этот проход. Она только покачала головой и наклонилась подобрать кинжалы. Чтобы извлечь один из них из горла Дилетты, ей пришлось несколько раз провернуть его в ране и подергать, прижимая плечо трупа к полу ногой. Наконец с влажным звуком лезвие высвободилось. Дерве обтерла его о штаны и направилась к лестнице. Тьяго не видел в ее поступке повода для возмущений. Для него это была всего лишь еще одна смерть на его пути.

— Идите. Иди-и-ите-е-е… — прозвучал шепот, который, казалось, издавала сама башня. Они словно находились в глубине огромной глотки.

Стены комнаты подернулись дрожащей дымкой, и у Тьяго вдруг возникло ощущение, что Пандельюм повсюду вокруг них, что голос принадлежит именно ему и что его присутствие наполняет стены и полы, — это место было не домом волшебника… а им самим. Рассудив, что перспектива спуска по уходящей в бездонную бездну лестнице все же более привлекательна, чем попытка выяснить, что его ждет, рискни он остаться, Тьяго тяжело поднялся на ноги.

Путь вниз оказался долгим — более долгим, нежели можно было предположить, исходя из высоты башни, и несколько раз приходилось останавливаться на отдых. Во время одного из таких привалов Дерве Корим произнесла: