– Надежда Степановна, – сказал он, – у поэтессы написано: «Туча градовая, нива трудовая…»

К счастью, Путешественник опять умно смягчил, сказав:

– Суть от этого не меняется… Действительно, евреям все вольготней живется на нашей Руси. Если раньше они старались подкупать, то теперь их подкупают. Ведь только слабые подкупают сильного, а значит, время, когда нужно было подкупать, прошло для жидов. Каков фактец… Boт об этом вам бы и написать, Надежда Степановна.

– Прежде всего, об этом вам надлежит сказать на открывающемся завтра конгрессе, – добавил я, – ведь конгресс для того и созван, чтоб международный антисемитизм сразу и во всей глубине поставил перед арийскими народами еврейский вопрос.

– Но владею ли я мечом духовным, чтоб сражаться за Божье дело? – задумчиво спросила Надежда Степановна. – Впрочем, мне уже приходилось выступать перед большими аудиториями, правда, не за рубежом, а в Москве, по поводу нашей с Марьей Васильевной поездки в места антиеврейских народных выступлений. Публики было много. В зале не было места, где шляпу положить. В этом чудесном зале общества любителей русской словесности, где когда-то выступали Жуковский, Пушкин, Гоголь, Тургенев…

– Жуковский, Пушкин и Гоголь никогда не выступали в этом зале, – вдруг снова воткнул свою словесную шпильку Павел Яковлевич.

Глаза Надежды Степановны вспыхнули обидой и гневом, но Путешественник снова умело смягчил.

– Однако ведь Тургенев выступал, – сказал он, – и вообще сейчас важно русскому обществу не столько говорить о прошлом, сколько нарисовать картину будущего.

– Не только русскому обществу, – добавил я, – но и всему содружеству арийских и ариизированных (выражение Виктора Иштоци) народов.

– Да, – сказала тихо Надежда Степановна. – Какая меня сейчас вдруг охватила тоска по России, господа… Очутиться бы там, помолиться бы в Николаевской церкви общерусского отца нашего, помощника в скорбях, нуждах и печалях чудотворца Николая… От этой церкви я имею плиточку на могиле моей матушки… Вдруг мне сейчас вспомнились какие-то откуда-то стихи стародавние: «Что день грядущий мне готовит, его мой взор напрасно ловит…» В какой-то он, не помню, скрывается мгле.

– Это не стародавние стихи, а стихи Пушкина из «Евгения Онегина», – сказал Павел Яковлевич.

Тут даже умница Путешественник ничего не мог поделать. Надежда Степановна вспыхнула, как девушка, которую обидели грубым словом, и, молча поднявшись, слегка раскланявшись с нами, но не с Павлом Яковлевичем, ушла. Мы некоторое время раздосадовано молчали после столь неприятной сцены. Откуда-то, кажется, из Große Garten (Большого парка), доносилась музыка: «Dichter und Bauer» von Suppe («Поэт и крестьянин» фон Зуппе). Слушая эту музыку, я думал, что русский антисемитизм, влившись в организованную семью международных антисемитов, внесет свои национальные черты: неорганизованность и, как следствие ее, преобладание второстепенного над главным. Но одновременно он внесет и свою способность к самоуглублению, к самопознанию, а это очень важная черта прежде всего в науке, которой ныне должен стать антисемитизм и которой он уже стал в социалистических трудах Евгения Дюринга.

Благословенна наша северная природа за то, что она своею силою полагает пределы нашим внешним трудам и дает русскому человеку возможность волею или неволею углубиться в себя и из этой сердечной глубины вынести свои помыслы. Конечно, социалистический антисемитизм для России еще дело будущего, но даже и тот, пусть устаревший, христианский антисемитизм, который ныне преобладает в России, наполнен такой искренней верой и сердечностью, что без этих элементов он немыслим у нас, даже когда русский антисемитизм станет социалистической наукой. Думаю, что и международный антисемитизм только выиграет, если к своему разуму и трудолюбию присовокупит эти элементы.

В Große Garten играли теперь Бетховена, кажется, «Fidelio».

– Давайте закажем еще бутылку рейнвейна, – предложил Путешественник.

– Нет, я, пожалуй, пойду, – сказал Павел Яковлевич и встал. – Значит, завтра в десять.

– Да, в десять, – сказал я.

Павел Яковлевич торопливо пошел между столиков. Его явно мучило раскаяние, и, думаю, он спешил объясниться и примириться с Надеждой Степановной.

Начало замечательных движений бывает часто весьма скромное и незаметное.

Первый международный антисемитический конгресс открылся 17 сентября 1882 года в одной из простых, но старинных пивных по Johannisstraße. На конгрессе присутствовали почти все выдающиеся деятели антисемитического движения Европы того времени и был даже представитель Америки, а именно американец из Канады господин Смит. Всего делегатов было десятка три, но помимо делегатов, присутствовала и публика, специально подобранная организаторами конгресса, а именно Deutscher Reform-Verein (Немецким союзом реформы), Цека которого располагалось в Дрездене. Так что вместе с публикой на конгрессе присутствовало не менее четырехсот человек. Практически на конгрессе представлены были все основные течения современного антисемитизма, чем и объясняется возникшая острая полемика, которая велась не так, как у нас, у русских, из-за неудачно сказанных слов или личных обид, а по существу всех социальных, моральных, политических, экономических, идеологических проблем, которые раскрываются в антисемитической борьбе. Открывая конгресс, бывший дрезденский купец, а ныне политический деятель Пинкерт (литературное имя Вальдег) сказал:

– Антисемитическое движение, как всякое значительное и обширное явление, не есть нечто случайное, произвольное, а составляет естественное последствие ряда явлений, необходимый результат исторически сложившихся условий, нераздельную часть общего движения нашего времени. На первый взгляд кажущееся направленным против одних евреев, оно отнюдь не ограничивается борьбою с этим племенем, а содержит в себе протест против всего, что ныне представляют евреи, против всех элементов, с которыми они находятся в связи, и против целого направления, во главе которого они стоят…»

* * *

Прервем ненадолго чтение «протоколов антисемитских мудрецов». Проблема «кто распял Христа» много веков верой и правдой служила христианско-феодальному антисемитизму и была крайне удобна тем, что не требовала от антисемитов положительных идеалов. Но к концу XIX века те из антисемитов, кто решил приобрести политическую самостоятельность, начали понимать, что из факта распятия Христа становится так же трудно делать современные выводы, как из факта разрушения Трои. Атрибутивное мышление раннего феодализма, содержащееся в проблеме распятого Христа, имеющее вневременное надындивидуальное бытие, по существу связывало творческие силы антисемитизма как современного политического движения. Неизменность форм, застылость, парадность антисемитизма, имеющего отправной точкой распятого Христа, грозили отбросить антисемитизм на обочину той дороги, по которой начинала торжественное шествие некоронованная госпожа современного мира – Наука. Однако антисемитизм, ставший наукой, в отличие от антисемитизма атрибутивного, феодального, не может более использовать ненависть к евреям как свою конечную цель, а лишь как предварительное условие. Этих его конечных целей, этих его положительных идеалов, которые лежат вне еврейской проблемы и за ее пределами, мы каждый раз и по каждому конкретному вопросу будем требовать от антисемитов. Надо заметить, что круг проблем, точнее говоря, круг проклятий, которые обрушивают антисемиты против евреев, крайне ограничен и однообразен. Несмотря на разные направления в антисемитском движении на конгрессе, несмотря на полемичность и остроту в речах ораторов, мы убедимся, что в основном они говорят одно и то же. И потому положительных идеалов по какому-либо конкретному вопросу мы будем требовать от господ антисемитов всякий раз единожды, там, где этот вопрос особенно ярко выделен. Например, по вопросам капитала и торговли, сельского хозяйства, морали, идеологии, культуры, периодической печати…