В отроческие годы Лёва Гумилёв даже сочинил стихотворение, посвященное своей любимой реке, где детально описал историю родного края:

Детские впечатления в зрелые годы сменились серьезными раздумьями и обобщениями: «Ландшафт, в котором этнос помещается, является частью этнической системы. По­тому что, если я говорю о доме, родном доме, построенном собственными руками, как об элементе системы, то также я должен сказать и о поле, которое возделано самим членами этноса или их предками. Также о том лесе, который их окружает, о речке, в которой они ловят рыбу. Привычка, адаптация к ландшафту является составной частью тех самых системных связей, о которых я по мере возможности старался сказать в лекции. И самое интересное: есть такое явление — ностальгия, когда человек не может жить в чужом месте. Ландшафт действует принудительно, через биополе. Тот, кто привык жить в горах, не будет жить на равнине. Кто привык жить на островах, для того скучна монгольская степь. Должен сказать, что я горы терпеть не могу. Обожаю степь и великолепно в ней ориентируюсь. А почему, я даже сказать не могу. Ведь мои предки жили здесь, в Петербурге, в Царском Селе, привычки никакой не было. Видимо, наши общие предки, предки отца и матери, жили в тех равнинных ландшафтах, которые создали определенный настрой биополя, благодаря которым мы предпочитаем открытые пространства закрытым: горным или даже лесным».

Бежецк, однако, обернулся для будущего создателя пассионарной теории не только идиллически-пасторальной стороной. Жизнь повсюду выстраивалась по безжалостным законам и требованиям. У сына расстрелянного классового врага оставалось очень мало шансов для достойного воплощения своих незаурядных талантов. Травля и запреты начинались со школы, организация которой в те времена строилась на принципах ученического самоуправления. Так вот, коллектив сверстников дружно проголосовал за лишение Льва Гумилёва (как классово чуждого элемента, сына «контрреволюционера» и представителя бывшего паразитирующего класса) полагавшихся каждому учебников. Трудно представить что–либо более циничное и беспощадное. Но разве те же самые учебники могли дать ответ на вопрос: почему такое происходило и как такое было возможно вообще?..

Ни тогда, ни потом он не понимал, как можно все нюансы исторического развития объяснить с точки зрения борьбы классов. Конечно, она была всегда (да еще какая!) — в любую эпоху, нынешняя — не исключение. Но ведь классовая борьба — всего лишь одно из проявлений движущих сил общественного развития, не все и не до конца объясняющее по существу. Взять, к примеру, походы и завоевания кочевых народов, создававших некогда на просторах Евразии мощнейшие империи, самым непосредственным образом влиявшие на ход мировой истории. При чем здесь классовая борьба? Откуда ей здесь вообще взяться? Развитие материального производства тоже не все объясняет, а если и объясняет, то далеко не лучшим образом. К примеру, возникновение почти что на пустом месте империи Чингисхана – какие тут, к черту, производительные силы и производственные отношения, которых здесь в классической форме и в помине не было!

Подобные вопросы возникали постоянно, но их даже обсудить было не с кем. Впрочем, один думающий человек на пути Льва Гумилёва все же попался. То был учитель литературы и обществоведения (того самого, которое толком ничего не могло объяснить) Александр Михайлович Переслегин (1891—1973). С любознательным воспитанником он занимался не только историей, но и философией [11]. Матери Лёва писал о своем учителе: «Моя милая мама, это письмо передаст тебе Александр Михайлович Переслегин, это мой самый лучший друг. Для меня праздник, когда он приходит, мы говорим об истории и о пиратах. Я здоров, но так как я не люблю арифметику, она очень неинтересная, то ко мне ходит учительница, мы делаем задачи. Мы с товарищами устраиваем торговую компанию, главным образом марками если у тебя найдутся марки, то, пожалуйста, пришли мне.

Но торговля только подсобное занятие ферме и музею; ферма пока еще только в проекте, но музей на деле, я заведую музеем, у нас музей естествознания, мы собираем камни, насекомых, скелеты рыб и листья. Я увлекаюсь индейцами, и у нас создалось племя из четырех человек, в котором я состою колдуном, я вылечил вождя и тетю Шуру. Мы устраиваем индейскую войну солдатиками, которых делаем сами. Я ем через каждые два часа, как велел доктор.

Пожалуйста, приезжай на Пасху. Твой Лёва.

Христос Воскрес, милая мамочка, Александр Михайлович еще не уехал, и я поздравляю тебя».

Тогда же, воспользовавшись планируемой поездкой Лёвиного наставника в Москву, написала Анне Андреевне письмо и ее свекровь Анна Ивановна Гумилёва: «Аничка. дорогая моя! Хочу написать тебе хотя немного, чтобы ты приняла и оказала внимание подателю этого письма. А. М. Переслегину. Это очень хороший знакомый, а Лёва так считает его своим другом, старшим товарищем. Он пишет стихи, и ему ужасно хочется прочесть их тебе, чтобы узнать о них твое мнение. Но он стесняется и боится тебя беспокоить. Так ты будь такая милая, и сама в разговоре предложи ему прочесть тебе свои стихи. Надеюсь, что общая просьба не будет для тебя обременительна.

Лёва эту зиму много хворал, около двух месяцев не ходил в школу; у него был бронхит очень сильный, который его сильно истощил, и теперь он принимает капли железа с мышьяком, а когда будет теплая погода, то доктор будет ему делать подкожное вспрыскивание мышьяка.

Крепко, крепко тебя целую, моя дорогая, горячо любящая тебя мама А. Гумилёва.

Примечание. Письмо отправлено из Бежецка 21.IV. 1924 по адресу:

Ленинград, Казанская, 3, кв. 4. Анне Андреевне Ахматовой от Ан. Ив. Гумилёвой и от Лёвы Гумилёва».

Переслегину, и в первую очередь ему, будущий создатель исторической школы этногенеза обязан многим и прежде всего осознанием того, что он НЕ ОДИНОК. Для человека, который определяется со всей своей будущей жизнью, это более чем важный факт. Спустя сорок лет ученый Л. Н. Гумилёв писал своему бывшему школьному учителю:

« Закончил третью часть моей "Степной трилогии" — "Поиски вымышленного царства", т. е. царства пресвитера Иоанна (861—1312). Получился скорее трактат, нежели монография, но так будет интереснее. И еще, сдал в журнал "Природа" огромную статью "Этнос и этногенез как явление природы". Приняли! И то, и другое родилось из наших бесед, когда Вы уделяли глупому мальчишке столько времени и внимания. С 1928 г. моя мысль работала, будучи толкнута Вами. Сейчас я стар и в остром переутомлении от сверхнапряжений, но передо мной все чаще встают картины детства и Ваш светлый образ. Обнимаю Вас. Лёва».