Он стоял у порога. Первые нежные листочки уже появились на кусте малины, росшем у стены. Весна. Четыре месяца кряду будут мир соблазнять Новые Зори. Здесь и сокрыты чары. Он вошел в дом, забыв закрыть за собой дверь. Кундалини — вот о чем они будут говорить.

Таможенник мерял шагами кухню, находившуюся в глубине дома. Два цвета — кремовый и зеленый — царили здесь. Повсюду узорчатая ткань. На стене — календарь: посреди поля беспомощно застыли две человеческие фигурки. Откуда-то сбоку на поле зрелой пшеницы выбегает огромное овечье стадо.

— Дочка скоро вернется.

Хозяин дома включил небольшой обтекаемый кремовозеленый приемник, из которого тут же послышался голос диск-жокея:

— А теперь я хочу обратиться к истинным ценителям музыки. Сейчас вы услышите неподражаемое звучание одного из величайших составов всех времен — разумеется, речь идет об оркестре Глена Миллера, а вещь, которую я хочу предложить вашему вниманию, это «Серенада Лунного Света». Об этом меня просили тетушка Флора и все ребята из «Nostalja Vista», Пятый Переезд, Отвал, Скроули, что в Бедфордшире. Итак, вашему вниманию предлагается бессмертное звучание этой непревзойденной команды.

По саду сновали зимние птицы.

— «Бессмертное звучание»… Вы как насчет музыки?

Таможенник внимал иной музыке — той, что вырывалась из носика чайника и воспаряла к выцветшему потолку.

— Ее как видишь нет. Я думаю, с минуты на минуту она вернется. Почему бы тебе не погостить у нас? Наверху есть свободная комната — она, конечно, несколько маловата, но ты сам убедишься в том, что там очень даже уютно. Кто знает, может быть, ты в нее влюбишься.

Чартерису вспомнились его недавние страхи — если кто-то и мог задержать его там, в порту, так это таможенник. Тогда он этого не сделал, но теперь, похоже, хотел исправить свою ошибку.

— Вы являетесь последователем Гурджиева, не так ли? — тихо спросил Чартерис.

— Ох и мерзкий же это был человек! Единственное его достоинство в том, что он был магом. Лучшего проводника для таких времен, как наше, не сыщешь!

— Я действительно хочу как-то пробудить дремлющую во мне силу, которую вы назвали словом «кундалини». Насколько я понимаю, против этого возражал и сам Гурджиев — да?

— Именно! Именно так! Джи говорил, что проснуться должен сам человек, змею же или змея трогать ни в коем случае не следует!!!

Он сосредоточенно разливал по чашкам свежезаваренный чай. На тюбике со сгущенным молоком красовалась сделанная яркими красками надпись — «ИДЕАЛ».

— Ты же понимаешь, в каждом из нас дремлет змея! Он засмеялся.

— Это еще как сказать. Зачем вводить каких-то змей, если человеческое поведение можно объяснить и без них?

Таможенник засмеялся вновь. На сей раз смех его звучал вызывающе.

— Не смейтесь так — прошу вас! Хотите, я расскажу вам историю своей жизни?

Изумление.

— Ты слишком юн для того, чтобы говорить о своей жизни!

Он бросил в чашку несколько сахариновых пилюль.

— Ничего подобного! Я успел избавиться от массы иллюзий. Отец мой был каменотесом. Его все уважали — он был большим и сильным. Все говорили о том, что таких, как он, — единицы. Он был старым коммунистом и в партии пользовался немалым влиянием. Когда я был еще совсем мальчишкой, молодое поколение взбунтовалось. Они хотели раз и навсегда покончить с коммунистами. Студенты все как один заявляли: «Давно пора прекратить эту гнусную пропаганду! Мы вправе жить так, как мы того хотим!» В школах происходило то же самое. «Долой пропаганду! Только факты!» И знаете, что тогда сделал мой отец?

— Успокойся и попей чаю!

— Нет уж, — сначала я должен досказать эту историю до конца. Мой отец отправился на встречу со студентами. Они стали издеваться над ним, но он сказал: «Товарищи! Вы вправе протестовать, более того, — иначе вы просто не можете, — верно? Я очень рад тому, что вы не боитесь делать это открыто, — всю жизнь я чувствовал то же самое, что чувствуете сейчас вы, но так и не посмел сказать ни слова. Теперь я чувствую в вас поддержку, я смогу сделать очень и очень многое. Можете мне поверить!» Я сам слышал это выступление и был очень горд за него.

То было раньше. Сейчас же он слышал бессмертное звучание непревзойденной команды.

— Потом бунтовать пришел черед мне. Конечно, отец изменил тогда очень многое. Кругом говорили, что молодые идеалисты взяли верх. В школах учили тому, что прежний коммунизм, в общем-то, был неплох, но новый, свободный от пропаганды, куда как лучше, и все такое прочее. Главари прежних бунтовщиков сделали головокружительную карьеру. Короче говоря, все шло как нельзя лучше.

— Политика меня не интересует, — вставил таможенник, лениво помешивая ложечкой свой чай. — Ты лучше скажи — нравится тебе музыка или нет?

— Еще через пять лет у меня появилась девушка. Она обещала посвятить меня во все свои секреты. Она входила в молодежную революционную организацию. Эти молодые люди хотели жить так, как им хочется, они боролись с пропагандой, насаждавшейся в печати и в школе. Основным их неприятелем были новые коммунисты. Их взгляды стали для меня откровением. Я неожиданно понял, что коммунизм, в сущности, ничем не отличается от капитализма — ты точно так же завязан на собственность. И еще я понял, что мой отец — крупный мошенник, он никогда не был идеалистом — нет! Он был оппортунистом!!! Тогда-то я и решил оставить его и жить по-своему.

Таможенник оскалил свои желтые зубы и сказал:

— Мне кажется, что моя версия — я говорю о змеях — выглядит куда привлекательнее, — думаю, ты не станешь со мной спорить. Мне хотелось бы сделать и еще одно немаловажное замечание. Говорить о «своей жизни» невозможно, ибо такового понятия в действительности не существует.

— Предположим, вы правы. Но тогда что такое этот ваш змей кундалини? Я б на вашем месте с ответом сильно не тянул — я ведь могу этим чайником и по кумполу съездить.

— Он электрический.

— А мне это до лампочки.

Пораженный безрассудством Чартериса, таможенник отсел подальше от него и, бросив в свою чашку еще одну таблетку сахарина, заметил:

— Смотри — чай остынет. А об отце своем можешь забыть — рано или поздно мы все это делаем.

— Да-а, звучание, что надо! Ну а теперь сменим пластинку и послушаем…

Чартерис вдруг почувствовал, что еще немного — и он взорвется. Что-то бесплотное коснулось его головы легчайшим дуновением.

— Отвечай! — выдохнул он.

— Пожалуйста. В согласии с учением Джи, Змей — это сила воображения или, если хочешь, фантазии, которая замещает собой некую реальную функцию. Ты понимаешь, о чем я? Когда человек вместо того, чтобы действовать, начинает грезить наяву, представляя себя огромным орлом или, скажем, магом… в нем работает кундалини.

— Но разве нельзя и действовать, и грезить разом?