Лев рано научился эффективно и эффектно использовать полученные, часто случайные знания в выгодных для себя ситуациях, стремясь превзойти окружающих, получить наиболее высокие оценки, короче говоря, был весьма самолюбив. По воспоминаниям Шпенцеров, некоторые учителя боялись задавать ему вопросы, чтобы не оказалось, что он знает больше, чем его наставники[59]. Жена Шпенцера не находила слов для того, чтобы похвалить Льва в его школьные годы. Отчасти это можно объяснить тем, что в 1920-х гг., когда она беседовала на эту тему с Истменом, Троцкий стал всесильным наркомом по военным и морским делам, и родство со знаменитым большевиком придавало вес, а возможно, и бо́льшую долю безопасности самим Шпенцерам. Но думается всё же, что рассказ был в своей основе искренним, ибо при желании можно было найти и другие черты у маленького Льва, более соответствовавшие устоявшимся к тому времени советским представлениям о вожде Троцком. Истмен же услышал рассказы о том, как великолепно Лев учился, как его любили учителя, какой он был чистенький и всегда занятой: «Я никогда не видела его грубым и злым. Но я беспокоилась, что он чрезмерно аккуратен». И далее следовал рассказ, как однажды Лев получил новый костюм, в котором пошёл гулять со своей тётей. Вдруг ему показалось, что из пиджака торчит нитка, и он, очень обеспокоенный, всё хотел её как-то оторвать[60]. Сам Шпенцер в свою очередь рассказывал Истмену: «Я определённо могу сказать только две вещи: в это время он не интересовался девочками и не интересовался спортом… Он был очень умным мальчиком — не только в своих книгах. В то же время он был очень тактичен. Он понимал, что оказался в чужой семье, и знал, как себя вести. Ему было только десять лет, но он был сдержанным и уверенным в себе. И у него было чрезвычайное чувство долга, возможно, инстинктивное. Никто не должен был заботиться о его подготовке, никто не должен был беспокоиться о его уроках. Он всегда делал больше, чем от него ожидали»[61].

Шпенцеры воспроизводили и привлекательный внешний облик своего питомца: загорелое лицо с резкими, но правильными чертами, живой взгляд близоруких глаз, блестевших за стёклами очков, густая грива чёрных, всегда аккуратно причёсанных волос, жизнерадостный, бойкий вид.

Не всё в этой характеристике было точным (и к девочкам, и к физическим упражнениям Лев проявлял интерес, будучи нормальным, не оторванным от жизни подростком). Но главное здесь было передано верно — уже в те годы формировалось желание, стремление во всём быть первым, выделиться из окружающей среды и осознавалось, что для этого требовалось приложить большие усилия. К чести Шпенцеров, рассказывая о жизни Лёвы в их семье, они не утаили и весьма компрометирующей детали: однажды юный воспитанник попросту украл несколько книг из библиотеки своих родственников и продал их, чтобы купить конфет[62]. Может быть, это была первая произведённая будущим революционером Троцким экспроприация? По крайней мере, соученик Льва по Одесскому реальному училищу Скорчелетти оставил рукописные воспоминания[63], как некий школьник Кологривов в уличном разговоре в присутствии Бронштейна сказал, что дворянство — это «ноги, на которые опирается гигантская Россия», Лев в ответ запальчиво возразил: «Наверное, у этих ног ступни из глины — они рассыпятся, и вся Россия пойдёт к чертям»[64].

И влюблённый тогда в Троцкого Истмен, и сам Троцкий, и в какой-то мере Скорчелетти идеализировали (естественно, с ретроспективной или даже коммунистической точки зрения) его детские «социальные проявления». Но возможно, некий фундамент будущего участия в политических бурях, порой доходившая до театрализованного публичного вызова личная отвага постепенно закладывались в те ранние годы, точно так же, как и тяга к книге и получению знаний в самых различных областях. Хотя, проявляя разнообразные интересы и обладая великолепной памятью, Лев не формировал глубоких познаний ни в одной области[65].

Несмотря на своё еврейское происхождение, ущемлений по национальному признаку в училище Лев не ощущал. Ведь нельзя же считать таковыми «покачивание попика головой по поводу еврейчиков»[66]. Однако враждебное отношение к полякам, тем более католикам, и придирчивость учителя-француза к немцу остались в памяти. «Национальное неравноправие послужило, вероятно, одним из подспудных толчков к недовольству существующим строем, но этот мотив совершенно растворялся в других явлениях общественной несправедливости и не играл не только основной, но и вообще самостоятельной роли».

Очень любопытно, что мемуары, рассказывающие о годах, проведённых в реальном училище, косвенно подтверждают все более растущие гуманитарные интересы и склонности Троцкого. Мы встречаем на страницах воспоминаний рассказы об уроках литературы, о столкновениях с учителем иностранного языка и т.п., но ни слова нельзя обнаружить в них о тех предметах, которые составляли сердцевину обучения в реальных училищах России последней трети XIX в. А ведь гуманитарные предметы в них считались в лучшем случае второстепенными, если вообще не находились на задворках. Главными же являлись предметы действительно «реальные» — таковыми считались черчение (ему уделялось непропорционально большое время) и естествознание (рассматриваемое, однако, не с научной, а с чисто практической, профессиональной точки зрения). Для Льва Бронштейна этих предметов как будто не существовало. Видимо, он относился к их изучению формально, как к неизбежному злу, лишь бы получить удовлетворительную оценку.

Вместе с подготовительным классом Лев провёл в Одесском реальном училище семь лет. Седьмого класса, который был необходим для дальнейшего продолжения образования, в училище не было. Между тем отец сохранял желание дать Льву высшее образование и решил отправить его в другой город, в Николаев, где Александровское реальное училище имело седьмой класс, в который попасть не представляло особой сложности, несмотря на существование процентной нормы, так как это учебное заведение особым престижем не пользовалось. Так в 1896 г. Лев Бронштейн в стремлении получить аттестат, пригодный для поступления в университет, оказался в значительно более провинциальном, нежели Одесса, Николаеве. Но этот год стал переломным в его жизни.

К сказанному можно добавить, что в начале 20-х гг. Одесское реальное училище, в котором учился Лев, было переименовано в трудовую школу имени Троцкого, и она носила это название до того времени, пока Троцкий не был изгнан из СССР.