Следующий, год был в жизни Ксении самым страшным. Она осталась одна, в ужасной комнате, с ужасными соседями, без денег и без работы. Без образования, без знакомств, без стажа — она могла найти лишь место библиотекарши с самым маленьким окладом. Ксения почти голодала, влача серую, безрадостную жизнь. Она донашивала старые вещи, покупала на оптовом рынке кости и обрезки, чтобы сварить себе на неделю маленькую кастрюльку супа. Она не хотела знать, как живут подруга и бывший муж. Боль от предательства отступила перед постоянным чувством голода. Терзаться от душевных ран можно только тогда, когда не хочется есть. А Ксении надо было думать и о том времени, когда износится последняя пара обуви, купленная еще при муже. Она радовалась только, что страдает одна. Обречь на такую жизнь еще и ребенка было бы совсем невыносимо.

Да, это был страшный год. Зачем? Но она жила. По инерции и потому что просто была трусихой. Ей казалось, что резать себе вены — больно, веревка может оборваться, таблетки подействовать как-то не так и что умирать вообще страшно. Но за год она дошла до крайней степени нервного и физического истощения и тогда-то, ранней весной, вновь встретила Женю Князеву. Подруга окликнула ее из своей новой машины:

— Эй! Черри!

Ксения так и не поняла, как Женечка Князева оказалась в этом районе столицы. Но машина и наряд подруги произвели на нее впечатление. Это стоило таких денег, на которые Ксения, при ее скромных запросах, могла бы прожить если не всю жизнь, то уж точно добрую ее половину.

— А где… — начала было Ксения, но по своей глупой привычке не договорила.

— Плохо выглядишь, — окинула ее внимательным взглядом подруга. — Жаль.

Ксения повернулась было к ней спиной и двинулась к своему дому, но тут же услышала, как хлопнула дверца машины:

— Черри! Подожди.

Женя догнала ее в несколько звериных прыжков. Она была в отличной форме и даже дошла недавно до финала в одном не слишком крупном турнире. Двигалась Женя очень легко, и сила, с которой она схватила подругу за плечо и развернула лицом к себе, была не женской.

— Подожди. Я к тебе приехала. Можешь забрать своего мужа назад, если хочешь.

— Как это забрать? — удивилась Ксения.

— Он мне больше не нужен. К тому же ты была права: он тебя любит.

Ксения не помнила этих своих слов. Ничего себе любовь!

— Нет, спасибо, — ответила она подруге. — Я пойду, пожалуй.

— Значит, ты здорово на него злишься? — обрадовалась Женя. — Я так и думала, что ты вздохнешь с облегчением, избавившись от этого типа. В сущности, все они мерзавцы. Проверено: мин нет. Знаешь, я вытравила у него все. И гордость, и дурные привычки. Он стал совсем ручной. Но, черт возьми, он все время тебя вспоминает!

— И что он при этом говорит? — почти равнодушно поинтересовалась Ксения.

— Да ничего не говорит! Что, это обязательно надо говорить, дурочка? Он чумной, твой бывший благоверный. Такой же, как и ты. Я уже жалею, что совратила его. Обрадовать тебя?

— Чем еще ты можешь меня обрадовать? — горько усмехнулась Ксения.

— Мы расстались. Если ты его не заберешь, я пристрою его к моей подруге на фирму. А ты учти, что она девушка зубастая. А твой, как всегда, хорош. Между прочим, отличный экземпляр, только нежизнеспособный. Раритет какой-то. В смысле характера. Знаешь, зачах. Скажешь «иди» — идет. Скажешь «сиди» — сядет. Даже не интересно. А в постели…

Ксения рванулась от подруги почти бегом. А та за ней.

— Эй, Черри! Так заберешь?

— Что он, чемодан?! — И тут у Ксении закружилась голова. Она вспомнила, что еще ничего не ела с самого утра. Зарплату опять задержали, и даже суп сварить сегодня было не из чего. Она свалилась прямо на руки Жене, и подруга испытала что-то похожее на человеческое сострадание:

— Ты что? Плохо, да? Ты не беременная?

— С чего? Просто голодная.

— Как это? — удивилась подруга.

И Ксения не выдержала и расплакалась:

— У меня совсем, ну совсем нет денег.

И в следующий момент она была уже в машине, в теплом, кожаном салоне, укрывшем ее от моросящего дождя и ледяного ветра, и ела соленую от слез шоколадку, которую Женя достала из бардачка. А потом они сидели в ресторане, и Ксения не знала, что делать с едой, которую принес официант. Пока Женя не взяла нож и сама не порезала мясо на маленькие кусочки. Было тепло, сытно, а вокруг удивительно красиво. Люди сидели, веселились и, казалось, не знали никаких проблем. Ксения с ужасом вспоминала о том, что завтра ей опять на работу. С девяти до шести, как обычно. С перерывом на обед, во время которого не будет еды, потому что вряд ли дадут зарплату.

Она выпила немного шампанского и сама не помнила, как оказалась вечером в квартире подруги. Ксения уснула крепко, а утром поняла, что на работу давно уже проспала. Так своим полуобмороком она выиграла одно очень важное очко: обеспеченную и необременительную на первых порах жизнь с бывшей одноклассницей.

Появившись в то утро в дверях спальни, Женя сказала:

— Тебе никуда не надо идти. Тем более на работу. Если не хочешь даром есть свой хлеб, можешь приготовить завтрак на двоих.

И Ксения пошла на кухню. Там, поджаривая хлеб для бутербродов, она все время оглядывалась, пытаясь определить, есть ли в квартире мужские вещи: тапочки в прихожей, крепкие сигареты в кухне на столе и, главное, тот особый запах, который действует на женщину, словно кнут. Запах этих самых сигарет и дорогого одеколона, чистых рубашек и тех, что уже успели пропитаться потом. Запах силы и той надежности, за которую всегда хочется спрятаться, словно за стену.

Женя заглянула наконец в кухню, и Ксения не выдержала:

— Ты одна?

— Между двумя романами, старым и новым, усмехнулась она. — Не переживай, твоего здесь уже нет.

— А кто будет?

— Сама пока не знаю. От твоего мужика у меня в душе остался неприятный осадок. Вроде и не плюнули туда, но здорово намутили. Я впервые задумалась над тем, что на свете есть любовь. Есть ведь, а, Черри?

— Есть.

— Упрямая. Так что ж тебе не простить его? А? Разменять свои квартирки обратно, в одну, и все начать сначала?

Ксения с ужасом вспомнила об аборте. Ей было ужасно больно, так больно, что она кричала. Но еще больнее была мысль о совершаемом убийстве. Случись это еще раз, она бы не пережила. Только не зная, на что идешь, можно пойти на такое. Она не могла думать о бывшем муже, не вспоминая больницу, холод клеенки, постеленной на кушетку, и страшную, убивающую боль.

Именно поэтому когда он зашел внезапно, без всякого предварительного звонка в квартиру к подруге, и Ксения открыла ему дверь, то кнутом хлестнуло воспоминание о боли. И о том страшном годе одиночества и нищеты, который пришлось пережить.