- На нас все смотрят, - шипит мать.

- Правда? Какая жалость, - наклоняю голову, разглядывая насколько мама сегодня перестаралась с внешним видом.

- Сын, сядь! – может в оперу пробоваться.

Псевдо родственница сидит, опустив голову, а Олежик встрепенулся, собирается меня отчитать. Угарно, однако. Я не замухрышка, меня не проймет.

- Чао, семейка.

Надо свалить подальше от балагана. Я своё слово сказал. Она не посмеет ничего менять в доме. Хватит того, что превратила их с папой спальню в любовное гнездышко с этим и переделала спальню для его дочурки.

- Дема, остановись, - мама нагоняет на выходе из зала и отводит в сторону.

- Слушаю, - рукой тру шею.

- Сын, ты же понимаешь, что я могла не спрашивать? Могла бы просто пригласить рабочих. Ремонту быть, и хватит тут показывать своё «Я», - коброй взвивается, опуская маску светской львицы.

Закатываю глаза, напряженно выдыхая. Стискиваю зубы. Кровь грохочет в висках, желание размазать идеальный фарс при всех клубится в грудине. Гашу его.

Да, черт возьми, дом и небольшая сумма денег по завещанию её, может делать что душе угодно, но… Чересчур много «но» можно перечислить. Начиная от того, что основной финансовый актив у меня, как и поддержка деда, заканчивая тем, что никаких больше изменений в доме быть не должно.

- Ремонта не будет.

- Дема! И что ты сделаешь? Пожалуешься деду? Переедешь как грозишься? Строители приступят завтра. Я хотела, чтобы это не было для тебя шоком, а ты превратил всё в представление.

Я не собирался разводить фуфломицин, но если хочет - окей.

-Хочешь рискнуть? Интересно как много она знает? Её мир пошатнется? – смотрю на столик за спиной матери. Прицельно на дочку Крайнова, делая контрольный. Мне параллельно, что мама придёт в себя и ринется выяснять.

Секунды отщелкивают с неимоверной скоростью. У мамы в голове сейчас щелкает точно также.

- Дема, ты… - шепчет, меняясь в лице. Спесь и браваду перечеркивает страх.

- Я знаю достаточно. Я хотел тебя возненавидеть, когда ты через почти год стала говорить об отце в прошедшем времени. Не смог. Сейчас я тоже хочу тебя ненавидеть. Не могу. Отец рано или поздно вернется, - мои слова не жестокость. Факты. Их ничем не сотрёшь.

Надо просто свалить отсюда. Погасить рев в груди.

Мать бледнеет и хватается за мою руку, её глаза наполняются слезами. На лице читается вопрос.

Ты всё ещё веришь?

Отвечаю ей прямым взглядом.

Да, я верю. Признание отца умершим будет перечеркнуто. Может не завтра и не через месяц.

- Можешь шторы сменить или переложить камин, - бросаю напоследок.

Сажусь в тачку и тупо луплю в одну точку. Сердце качает кровь на пределе. Не хотел припирать мать к стенке, но выбор – порой привилегия. Сейчас пользоваться ей нельзя.

Прижал тем, что знаю грязный секрет. И не жалею. Другого выхода не было. Нить с отцом каждый день становится призрачней и мне как воздух необходимо её удержать.

Никогда не вскрывал этот нарыв, особенно перед ней. Она решила, что от моей веры осталась пыль, когда перестала ждать сама. Я, сжираемый агонией, смирился. Не молчал, прикидываясь олухом, и всё же терпел. Мама всё-таки. Она переживала по-своему и сдалась.

Я переборол себя и принял, что спуталась с Крайновым, вышла замуж, притащила их в дом, обозначила юродивую как мою типа сестру. Даже интересно, когда у Олежика и набора его ДНК откроются глаза. Мать ни разу не ангел. Любовь? Фикция. С её стороны может что-то есть, а Крайнов увидел шанс обеспечить себя за чужой счет, вот и радуется. Пускай…

Но ремонт в доме отца – это зашквар. Не знаю кто инициатор – она или нахлебник. Плевать.

Дело не в другом цвете обоев.

Я реально верю и жду, что папа вернется. Пять лет и семь месяцев засыпаю, проклиная всё. Первые два года горел заживо. Мерещилось, что он заходит в дом или на экране высвечивается его контакт. Сейчас уже не пялюсь часами на экран, но вера всегда кипит в жилах. И будет кипеть. Я научился не подавать вида.

Чхать на бумажки о признании умершим, уверения ментов и отчеты частного детектива, нанятого дедом. Папа не мог сгинуть бесследно!

Это была обычная командировка, отец часто мотался.

Ещё бы корреспондент-международник, лучший из лучших. Сам себя сделал. Не пошёл на готовое место в крупнейший в стране медиа-холдинг Покровских, место у конкурентов себе выгрыз. Я часто слышал, как мать упрекала отца, мол, он хватается за всё и дома не бывает больше трех дней подряд. Мог бы полировать кресло и не париться. А он боец с тягой к постоянному движению, росту. Журналистика у него в крови.

В тот прОклятый день он отзвонился после окончания мирового саммита в честь какой-то лабуды. Рейс должен был прибыть ночью по нашему времени. И прибыл. Самолет приземлился, а отца в нем не было. Удалось выяснить, что он выселился из гостиницы и не сел в самолёт. Телефон целым и невредимым нашли в канаве. И всё больше никаких сведений. Пустота. Никто не видел, не слышал и не заметил. Выкупа тоже не потребовали. Будто Лев Николаевич Покровский провалился в черную дыру. Так не бывает...

Конвульсии мыслей прерывает тихий стук в окно. Рядом с машиной мнется производная Крайнова.

Опускаю стекло на ширину ладони.

- Чего тебе? – сдерживаю раздражение, вспыхивающее от одного взгляда не неё.

- У тебя вроде бы заднее колесо спущено, - теребит ручку сумки и оглядывается назад.

Колесо, значит. Я уж подумал, что она совсем не следит за сигналами, которые ей мозг подает, и повелась, что я её выгуливать в ночном клубе буду.

- Ага. Два. Свободна, - чеканю и закрываю стекло.

Промямлив что-то под нос, Крайнова складывает губы трубочкой, морщится и сваливает.

Она вообще не отдупляет, что ей велено не показываться на глаза больше двух раз за день. Нарушает моё правило постоянно. И каждый раз смотрит своими телячьими глазами. По ней видно, что я ей вкатил.

Недалекая надеется на моё падение к ногам, если будет хлопать речницами чаще.

Она должна быть благодарна , что ей Лика занялась. Девчонка явно не понимает, что превратить её жизнь в настоящий ад,