– Нет. – Джо покрепче затянул узел на полотенце. – Никому не отказывай, а уж особенно – из таких людей.

И он следом за Шейлой вышел из кухни.

– Здравствуйте, Джо. – Марта Винтер бросила взгляд на окровавленное полотенце. – О господи, что у вас с пальцем?

– Производственная травма. – Джо снова ощутил пульсирующую боль. – Чем могу помочь?

– С вами точно все в порядке?

Джо кивнул. Марта посмотрела на него немного неуверенно.

– Хотела с вами поговорить… Мне интересно, сможете ли вы приготовить угощение для праздника, который состоится у нас в ноябре. В пятницу будет фуршет, и понадобятся канапе для пятидесяти гостей.

Чуть хрипловатый, начисто лишенный акцента голос подействовал на Джо успокаивающе.

– Что ж, отлично. – Он начал мысленно подсчитывать, во что Марте Винтер обойдутся канапе на пятьдесят человек. – Не проблема.

– А потом еще обед в субботу. – Марта немного помедлила. – Главное торжество.

– А в субботу сколько человек?

– Только семья. Семеро, я полагаю.

Винтеры в этих краях были знаменитостями, и Джо всегда казалось, что семья у них побольше. Он с любопытством произнес:

– Я думал, родня у вас многочисленная.

– Верно. Нас было около двадцати, – ответила Марта. – Но я всех убила и закопала в саду.

– Оставшихся проще накормить, – сказал Джо, и они оба смущенно улыбнулись.

– Дэвид говорит, что вы потрясающий повар.

– Он слишком добр.

Дэвид Винтер иногда заглядывал в паб выпить виски. Джо он очень нравился. Практически только с ним и удавалось по-настоящему поговорить.

– Да, он хороший человек. И к еде относится серьезно, – улыбнулась Марта.

– Это я знаю, – кивнул Джо. – Никогда не видел, чтобы кто-то так быстро ел пирог.

По улыбающемуся лицу Марты пробежала тень.

– В общем, он посоветовал заранее предложить вам работу на нашем празднике. Он опасается, что вы скоро уедете. – Марта оперлась локтями о стойку. – Дайте нам шанс, хорошо?

Джо замер.

– Я вовсе не… Мне тут очень нравится, миссис Винтер.

– Давайте без формальностей, ладно? – поморщилась Марта. – Я лишь хотела сказать, что понимаю, как вам непросто. Когда я только приехала сюда, я тут никого не знала. Я тогда была болтушкой-кокни и думала, что здесь сущее захолустье. Дыра, одним словом.

Джо не мог поверить, что миссис Винтер когда-то была кокни.

– Так вы из Лондона?

– Да, из Бермондси. Когда началась война, меня эвакуировали, и… – Она махнула рукой. – Ладно, не будем. Я понимаю, вам здесь тяжело. Но люди в этих краях хорошие. Просто нужно время.

У Джо кружилась голова, а палец так пульсировал, что, казалось, вот-вот лопнет.

– Да, конечно. – Пытаясь сосредоточиться, Джо взял со стойки ручку и неловко сжал ее пальцами правой руки. – Давайте я напишу вам расценки.

– Вы левша? Господи, а вы левую руку поранили… Я тоже левша, и Дэвид. Все самые достойные люди – левши. И моя внучка Кэт тоже. Она живет в Париже. – Марта торопливо добавила: – Она вам понравится. Надеюсь, она приедет на наш праздник. Я ее давно, очень давно не видела.

Джо попытался кивнуть и поморщился от боли. Она была права. Нет, левая!.. Смешно!

– Что ж, я рад за вас. Так о чем мы… – Боль от порезанного пальца растеклась по всему телу. – Простите…

– Похоже, у вас очень сильное кровотечение, – сказала Марта.

Она взяла его за руку, и прикосновение ее теплой кожи подействовало на Джо почти опьяняюще. Зеленые глаза Марты излучали сочувствие. Голова закружилась еще сильнее.

– Думаю, лучше отвезти вас к Биллу – на всякий случай.

– Нет… я не хотел бы… Нет-нет, не волнуйтесь… – Все перед ним вдруг закачалось. Джо ухватился за поручень стойки правой рукой и сглотнул сдавивший горло ком. – Я сейчас, сейчас, мне только надо…

Пол начал подниматься вверх, веки жутко отяжелели. Когда у Джо подкосились ноги, он увидел лицо Марты – изумленное и встревоженное, и ее губы в форме буквы «О». А потом перед глазами все медленно почернело.

Вечно она опаздывала. Вечно ей нужно было куда-то бежать. Кэт торопливо шагала по рынку мимо бесконечных кричаще-красных цикламенов, узловатых гераней с потускневшими цветами, кустиков с яркими оранжевыми ягодками. Когда работаешь на цветочном рынке, обязательно замечаешь смену времен года. Кэт каждый год страшилась прихода зимы – ведь нужно было целый день стоять под открытым небом и неотвратимо замерзать. Но в первую неделю сентября все еще царило лето; туристы по-прежнему заполоняли узкие улочки острова Сите и двигались медленно, словно зомби, опустив голову и пялясь на экраны своих смартфонов.

Кэт шла по узкому пешеходному мосту у подножия Нотр-Дама, пробираясь через толпу. Всегдашняя группа джазовых музыкантов играла печальную ритмичную версию песенки «There’s a Small Hotel»[16], и Кэт немного замедлила шаг. Это была одна из любимых песен ее бабушки. Она напевала ее по вечерам, расхаживая по кухне с кружкой чая в руке.

– Привет, англичанка! – крикнул один из музыкантов, когда Кэт проходила мимо.

Кэт сделала большие глаза. Она столько лет тут прожила, а все еще оставалась «англичанкой» – и это притом, что по-французски говорила получше прочих. В Париже парижанин не вопил направо и налево о том, что он француз. Это было бы outré[17]. И все же сквозило здесь нечто такое, особая утонченность, отношение к жизни… Кэт утешила себя тем, что теперь ее и за француженку принимали. Она была стройной – стройной по-французски, а не за счет особых стараний: просто она не так много ела. Ее темно-серые глаза прятались под сдобренными муссом для волос прядями густой черно-каштановой гривы. Из дорогих вещей на ней были только ярко-красные «балетки» от «Ланвин», которые купил Оливер в ту пору, когда у них все было хорошо. Несколько месяцев назад Кэт пыталась продать их на eBay, потому что отчаянно были нужны деньги. Ведь глупо носить обувь за триста фунтов, когда тебе на сэндвич денег не хватает. Но на одной туфельке имелось пятно от оливкового масла – напоминание о происшествии с Люком, и покупательница отказалась брать «балетки», когда Кэт по-честному показала ей пятнышко. И Кэт была рада, что туфли остались у нее, потому что они были красивые – блестящие, кораллово-красные. Она и не думала, что обувь способна приносить такую радость. Как все настоящие модницы, даже бывшие, Кэт презирала культ лейблов. «Вот, посмотри, у меня на солнечных очках крупными буквами написано «GUCCI», а значит, у меня водятся денежки». И все-таки стоило ей глянуть на свои красивые красные туфельки, и она не могла удержаться от улыбки, даже когда день был особенно паршивым, а улыбка вымученной. Это удивляло и утешало Кэт – убедиться, что она еще умеет испытывать радость. Хотя думала, что эта способность у нее напрочь растоптана.