– А Цыган? Что он из себя представляет?

– Цыган представляет самого себя, – туманно ответил Медведь. – Ты скоро в этом убедишься.

Парни и Оленька, шедшие впереди, остановились.

– Э, слышь… Не отставайте… Миша, маму твою налево, подходим! – заорал Кабан.

Рина и Медведь прибавили шаг.

– Куда подходим? – спросила Рина.

– К «Павелецкой». Тут лучше держаться вместе, – предупредил Медведь и многозначительно добавил: – Потому что это – «Павелецкая». Мы тут гости и не всегда желанные.

Так, сгрудившись, вступили они на площадь.

– Когда у меня была девочка, – пустился в плавание по воспоминаниям Кабан, – мы ходили с ней на «Павелецкую» в кинотеатр «Пять звезд». Я смотрел с ней там «Бугимен», ужастик такой. А теперь у меня нет девочки этой, но я все равно хожу в кинотеатр «Пять звезд»…

Тут его перебил Шоник:

– И каженный раз в туалетных кабинках колешь себе вены, чтобы забыть эту коварную суку Хонду…

– Шоник, ты заебал уже! – взвился Кабан. – Да, колюсь… И сегодня уколюсь. Кого-нибудь это колышет?

– Забей, Кабан, – миролюбиво ответил Шоник. – Я же пошутил.

– Никогда не называй Хонду сукой!

– А суку можно Хондой назвать?

Шоник заржал, свистнул пронзительно, отпугивая стаю знакомых бродячих собак, трусивших мимо них своей дорогой. Ну, что ты с ним будешь делать? Невозможно долго сердиться на такого охломона.

– Не зли собак, Шоник, – попросила Оленька. – Я их боюсь.

– Почему Хонда? – спросила подогреваемая любопытством Рина, допустив непозволительный в этой среде прокол. Но ей простили на первый раз такую бесцеремонность – новенькая, законов не знает.

– Потому что она вся мажорка такая была… – сказал Шоник. – Ее папашка – хозяин автосалона «Хонда» в Москве…

– Не слабо.

– Ага… А я зачуханный детдомовец… Есть разница, да? – С горечью спросил Кабан. – Мы почти год встречались.

– Кабанчик ее своими песнями охмурил. Стихи ей посвящал. Ходил, бля, совсем чеканутый…

– А когда ее пахан пронюхал про нашу любовь, сразу же запретил ей общаться со мной, – рвал свою душу Кабан, охваченный печальными воспоминаниями. – Мне его охрана однажды крепко дала просраться. Вообще могли бы убить, пропал бы, никто и искать не подумал…

– И эта Хонда послушала отца? Рассталась с тобой? – воскликнула Рина, заинтригованная такой необыкновенной историей.

А куда ей деваться? – невесело усмехнулся Кабан. – Как объяснил мне потом Сеня-газетчик, социальный статус и всякая такая поебень.

– Ну… социальный статус особой роли в таких делах не играет, – возразил Медведь.

Кабан огрызнулся:

– Играет, еще как! Хонду вмиг отправили учиться в Англию. Я бы тоже в Лондон смотался, но мой паскудный социальный статус не позволяет.

– Не спорь, Медведь, Кабан прав, – рассудил Шоник. – Хер его маму понимает, что такое ваш социальный статус. Я в этом не разбираюсь… Но вот у Цыгана жена – дочь крутых адвокатов, так она с Цыганом почти каждый день срется…

– А какая из жен с Цыганом не сралась? В чем социальный статус перед ним виноват?

– Выходит, виноват…

Рина, перебивая спорщиков, неожиданно выпалила:

– Если бы мой отец был директором «Хонды», а я втрескалась бы в уличного музыканта, фигушки кто заставил бы нас разлучиться.

– И вы умерли бы в один день, как Ромео и Джульетта, – сказал Медведь.

– Будь проще, Медведь. Ты как Сеня-газетчик, – фыркнула Оленька. – Сует как-то мне книженцию. Почитай, говорит, «Ромео и Джульетта». Интересно, говорит… Придумал тоже, Ромео… Нужен он мне… У нас в деревне ни одного путевого ебаря не осталось. А он со своим Ромео… Какой тут на фиг Ромео…

Кабан и Медведь перемигнулись и заржали. Ну, Оленька, скажет, так уж скажет!..

– А кто это, Сеня-газетчик? – спросила Рина.

Она уже не первый раз в течение вечера слышала это имя.

– Еще узнаешь.

Пацаны шутили, веселились у входа в метро на станции «Павелецкая», и Рина вместе с ними смеялась. И Оленьке было весело. Когда все угомонились, Кабан сказал, иронично взглянув на Рину:

– А насчет того, что никто тебя не заставил бы разлучиться… Во-первых, твой отец не хозяин автосалона…

– А во-вторых?

– А во-вторых… Ты, конечно, клевая девчонка, просто классная… Но, не обижайся, типаж у тебя не совсем в моем вкусе.

– Я и не подумаю обижаться, – ответила Рина, все-таки в душе уязвленная такой прямотой.

Они еще потоптались у метро, пацаны то и дело оглядывались по сторонам, словно решались на какую-то авантюру.

– Так, – наконец определился Кабан. – Я за ширевом. Ты, Оленька, мотай к Аньке, возьми первую струну, скажи, что для меня. Шоник и Медведь, побудьте с Риной, чтобы к ней никто не клеился.

Кабан и Оленька растворились среди прохожих. Рина спросила Шоника:

– Слушай, в кинотеатре же охрана… Как там можно ставиться?

– Охране все до фени. Нас предупредили только, чтобы баяны, ну, шприцы, и ампулы с собой выносили.

– А кто это Анька?

– Анька, это… ну тоже в переходе играет. Всегда на Павелецкой. Хохлушка. С Украины приехала. С мужем и собакой. Больше ни хрена у них нет. Если гитары не считать. Прикинь, они в землянке второй год живут.

– В землянке?

– Угу. Вырыли землянку. Под Дмитровом, рядом с каналом. Это Савеловское направление. Печку из брошенной стиральной машины сварганили. И живут, табачок жуют, водяру лопают. Им уже по тридцатнику. Аньке уют нравится. Говорю же, хохлушка. Мы с Кабаном любим к ним в гости ездить.

«Ничего себе, уют в землянке», – подумала Рина.

– Ну и как в гостях?

– В гостях хорошо. Там целый поселок бомжи замастырили. Их уже бульдозером грозят снести. Если не сроют, я тоже, может, землянку себе отбабахаю… На зиму…

Глаза у Шоника вдруг воровски заблестели.

– Опа, – пробормотал он.

Его внимание привлекла большая сумка, хозяйка которой легкомысленно повернулась к ней спиной. А на сумке лежала огромная кукла…

Медведь перехватил взгляд Шоника, обнял за плечи.

– Даже не думай… Она же неподъемная… Нам и втроем ее не осилить.

Он имел в виду сумку, а Шоника вовсе не сумка в этот раз интересовала, а кукла.

Подошел Кабан:

– Блин, еле успел! Аптеку уже закрывали, я, блин, Аленку у входа тормознул.

– Продала?

– А то! У нее в кармане все было. Я, говорит, знала, что ты придешь.