Родители переживали за нее, но она их игнорировала. Хотя им было не до младшей дочери. Они строили планы по поводу свадьбы, отец был занят рассужденьями о замужестве Элизабет, а мать – покупкой платьев для себя и невесты, Румер не могла и не хотела их слушать.

И вот тогда-то и пришло это письмо из Тафтса. Оно стало для нее спасательным кругом в океане безнадеги. Румер ухватилась за него, как за последнюю соломинку. Она выучится на ветеринара! Ей так хотелось поделиться своей радостью с Зебом, и это разбивало ей сердце. Всю следующую ночь она горько рыдала и билась в истерике.

Она думала о природе, о том, как они вместе влюбились в нее. Как их поддерживали небо и земля. Как воздушные просторы принадлежали ему, а животные – ей. Как его руки гладили ее плечи; как их тела почти сливались в экстазе.

Да, только почти – увы, но самые чудесные мгновения в их жизни так и не наступили.

Румер очень бережно хранила воспоминания о тех мгновениях. Ее замечательная сестра-актриса, не знала, что сделали Румер и Зеб. Рядом с Элизабет, особенно со своим новым жиром, Румер была похожа на толстую, снедаемую мучениями, одинокую, оскорбленную, мстительную уродку, оберегавшую свой секрет с усердием достойным лучшего применения.

Они чуть было не занялись любовью; встреться они у Индейской Могилы, так оно и случилось бы.

«Я еще покажу вам!» – думала она: какое ей теперь было дело до Элизабет и Зеба? Румер отправилась своим путем. Она не нуждалась в обществе Зеба Мэйхью для осуществления своих заветных желаний. Она собиралась в Тафте, лучшую школу в округе; она собиралась стать ветеринаром.

За неделю до свадьбы сестры Румер перевезла свои вещи в Норт-Графтон, что в штате Массачусетс, и поселилась на третьем этаже викторианского особняка, битком набитого студиозусами. Непосредственно в день свадьбы она вышла на работу в местном приюте для бездомных животных.

Двумя днями ранее в пригороде Бостона машина сбила собаку помеси овчарки и Лабрадора. Хозяин отыскал своего питомца, а ветеринар заштопал его как сумел. В обязанности Румер входила влажная уборка и чистка стальных операционных столов. Но, пройдя на псарню и почувствовав на себе взгляд подернутых дымкой собачьих глаз, она опустилась на колени.

И вот, стоя на коленях перед клеткой, она прижала ладонь к проволочной сетке. Ветеринар сказал ей, что после таких ран пса ждала верная смерть, но хозяева просили хоть чем-нибудь помочь ему. Замерев на месте, она позволила умиравшему псу лизнуть ее пальцы. Его мягкий язык прикасался к ней с таким душераздирающим дружелюбием, что она почувствовала, как у нее внутри прорвало плотину накопленных эмоций. Она обнимала голову собаки и, прижавшись к решетке, рыдала, как никогда прежде.

Солнце уже скрылось за горизонт, через небольшое окно в бетонной стене бледная луна осветила заплаканную девушку, сидевшую на холодном полу до тех пор, пока не умер пес и пока не кончились торжества по случаю той треклятой свадьбы. Эти события смешались в ее воспоминаниях, и каждое из них было по-своему невыносимо печальным.

И когда все закончилось, Румер, как никогда ранее, воспылала необходимым желанием помогать животным.

Теперь она знала, что доброте незнакомого пса можно было доверять больше, чем всем словам родной сестры и бывшего лучшего друга.

Животные никогда не подводили ее, и она по мере сил старалась отвечать им тем же. Остановившись у фермы «Писдейл», она вылезла из грузовичка, прихватив с собой медицинский саквояж. Здешним хозяйством владел фермер Эдвард Маккейв. Это был джентльмен с весьма своеобразным характером. Он учился в Дирфилде и Дартмуте; был членом ассоциации фермеров, клуба «Ривер-Клаб» и читальни Блэк-Холла. За годы знакомства с ним Румер насчитала у него несколько длительных романов, которые порой приводили даже к помолвкам, но никогда не кончались свадьбой. А в последнее время его любовные похождения вообще сошли на нет.

Румер была ветеринаром для всех животных на ферме, а заодно помогала Эдварду в его благотворительной деятельности, которой он занимался в память о своей матери. Им было легко и приятно работать бок о бок; они оба обожали природу, прогулки пешком, поездки верхом и животных, в особенности Блю – лошадь, которую Румер получила после ветеринарной школы и содержала в конюшне на ферме.

В прошлом году Румер и сама стала объектом воздыханий Эдварда. Слово «любовь» ни разу не сорвалось с ее губ – Румер боялась разрушить их прекрасные дружеские отношения, но с недавних пор она чувствовала, что Эдвард хотел большего.

– Блю, – шагая через двор к полю, позвала она.

Конь, стоя у забора, тихонько заржал в знак приветствия. Крупный гнедой жеребец, уже не молодой, грива уж утратила свой прежний лоск и мягкость. Помахивая черным хвостом, он наклонил голову и подался мордой к Румер. Она отломила кусочек морковки, протянула ему, и его шелковистый язык тут же слизнул лакомство с ее ладони. Она прижалась к нему, обняла за шею, ощущая его тепло и любовь. И ей стало хорошо и спокойно.

Взобравшись на забор, Румер уселась ему на спину и поскакала в поле. Блю перешел на легкий галоп, обогнув каменные валуны, затем березовую рощу, и полетел к реке. Она думала о том, как долго они уже вместе – она и ее Блю. Да, шестнадцать лет назад она привозила сюда Майкла покататься на лошади; ее племяннику тогда только исполнилось два года, и это был его первый выезд на Мыс к своей тетушке, когда более-менее оттаяли отношения между нею и его родителями.

«Старина Блю», – шептала она ему на ухо, и ее голос терялся в порывах проносившегося по долине ветра.

«Лыб-лыб», – говорил Майкл про флюгер в виде трески на рыбном рынке, а молодого коня он называл «Бу».

«Блю, так его зовут», – сказала тогда Румер, придерживая карапуза на спине лошади; его крохотные ручонки крепко цеплялись за роскошную гриву.

«Бу, – сказал Майкл и указал на небо. – Па-па… бу».

«Да, папа сейчас в небе», – ответила Румер.

Подгоняя Блю по тропинке среди высоченных зарослей рододендронов и кальмии широколистной, Румер почувствовала, как у нее заколотилось сердце – словно она бежала сама, а не ехала на лошади. Несмотря на разлад между Румер, Зебом и Элизабет, она сама первая стала крепить свою дружбу с Майклом. Не все шло гладко, и порой ей приходилось нелегко, но Румер обожала его.

Элизабет тем временем добилась успеха на Бродвее, и оттуда метнулась прямиком в Голливуд, и все это происходило одновременно с восхождением Зеба к вершинам славы в Калифорнийском университете. Разумеется, они забрали Майкла с собой. Даже в самых страшных кошмарах Румер и представить не могла, что их разлучат на целых десять лет. Последний раз она видела Майкла, когда ему было семь.

За последним поворотом они вспугнули выводок перепелов. Румер выпрямилась и приструнила Блю. Положив ладони на его черную гриву, она скакала сквозь июньские сумерки. Когда они взобрались на каменистый холм за скотным двором, Румер не смогла скрыть улыбку, увидев у забора поджидавшего их седовласого фермера.