— Дорогу профессору Шелли и его жене! — снова и снова кричал кучер. Так Омар впервые услышал имя своего нового хозяина, которого до сих пор не знал. Тут началась сутолока, и ситти то и дело восклицала:

— Боже мой! Боже мой!

Там, где давка и толкотня были еще сильнее, железная решетка отделяла платформу от общей части вокзала. Служащие в красных и зеленых униформах с золотыми лентами на груди, которые придавали им достоинства, перекрывали узкий коридор и требовали для прохода билет. Таким образом Омар в первый раз попал на платформу.

Железное чудище, черное, высокое, как дом, и с большими красными колесами, пыхтело, исторгая пар, шипело и испускало между рельсами струю воды, словно широко расставивший ноги верблюд после водопоя. При этом оно издавало металлические звуки, каких Омар еще никогда не слышал. Сразу за угольным вагоном локомотива в красно-желтых вагонах располагались купе первого класса. Мужчины в белых костюмах и шляпах с широкими полями, дамы в разноцветных платьях стояли возле поезда и болтали на иностранном языке, пока слуги грузили их багаж. Газетчики выкрикивали заголовки, продавцы орехов разносили свой товар, а игроки в кости, преследуемые вокзальными служащими, нерешительно предлагали сделать ставки до сотни фунтов. Омар подобрал галабию и влез в купе, на которое профессору указал человек в униформе. Носильщики передавали багаж через окно. Все происходило без спешки, потому что в Каире, несмотря на четкое, как и на всех вокзалах мира, расписание, значилось лишь время прибытия. Поезд отправлялся только после того, как все пассажиры занимали свои места.

В купе пахло лакированным деревом, бархатом и накрахмаленными кружевными скатертями. На стенах, на уровне головы, висели зеркала с серебряными заклепками. Под окном — откидной столик, в углу — шкаф, за дверцами которого при легком надавливании можно было обнаружить умывальник. Кружевные занавески резко контрастировали с красной, украшенной глубоко посаженными пуговками обивкой сидений. Омар не мог на все это насмотреться и словно пребывал во сне. Он очнулся лишь тогда, когда кондуктор толкнул его в спину и, махнув рукой, сказал:

— Иди назад, там два последних вагона четвертого класса.

Лишь мгновение Омар мечтал, что он, как сайд, будет путешествовать в купе первого класса. Но он не расстроился, ибо даже путешествие в вагоне четвертого класса было для него настоящим приключением. Когда Омар вылезал из купе, ему встретился профессор с длинной черной сигарой в зубах. Выдохнув большое сизое облако дыма, он прокашлялся и крикнул:

— И не забудь, что в Луксоре сходим с поезда! Иначе ты очутишься в Асуане!

Омар кивнул.

— Хорошо, йа саиди.

Последний вагон был переполнен ящиками и тюками. На стенах висели клетки с мелкими животными и птицей, от которых распространялся едкий смрад. Мальчик обрадовался, что нашлось место на одной из лавок. Большинство пассажиров здесь сидели на своем багаже, и внутрь вагона было не протиснуться, поэтому Омару ничего не оставалось, как пристроиться возле двери.

Поезд захлопал дверьми вагонов, с платформы донеслись прощальные выкрики, предвещая отправление. В здании вокзала раздался пронзительный свисток. Медленно, сначала едва заметно, охая и пыхтя, паровоз двинулся в путь. Через открытое окно врывался затхлый воздух. Омар был так взволнован, как еще никогда в жизни, потому что поезд ехал все быстрее, хлипкий деревянный вагон бросало на рельсах из стороны в сторону, словно мяч. Городские дома проносились мимо подобно птицам.

Главный интерес у Омара вызывали рельсы железной дороги. Он просто не мог себе представить, что они тянулись так бесконечно долго — до самого Луксора и даже до Асуана, до стремнин и порогов Нила, о которых он когда-то слышал. Он боялся, что где-нибудь на краю пустыни рельсы закончатся, поезд перевернется и погребет под собой всех пассажиров.

Наконец паровоз разогнался до такой скорости, что даже всадник на лошади не смог бы поспеть за ним, но и затормозить было нельзя, если вдруг на рельсы забредет буйвол или верблюд. Иншаллах. Чтобы как-то уменьшить тряску от безумной езды, Омар положил голову на руки, которые покоились на коленях. Так он немного подремал. Лишь однажды он поднял голову, когда в вагоне раздались восторженные крики: поезд приблизился к берегу Нила, и стало видно, как люди на лодках, плывущих вверх и вниз по реке, машут пассажирам разноцветными платками.

Омар должен был все-таки хоть немного поспать. Монотонный грохот и раскачивание вагона способствовали этому. Но потом вдруг резко заскрежетали железные тормоза, и мальчик в испуге проснулся. Поезд прибыл на станцию.

— Бени Суэф! Бени Суэф! — громко, как муэдзин, закричал кондуктор, и на платформе показались люди. Из пассажиров поезда почти никто не выходил, но еще несколько сотен пытались влезть в переполненный состав. В основном были забиты вагоны третьего и четвертого класса, и Омар придвинул свой узелок еще ближе к соседу. От вони и жары едва можно было дышать, но крепкие парни и сильные мужчины с выжженной солнцем кожей толкались и давили, пока последний наконец не забрался с платформы в вагон. Среди них было много подростков.

Поезд снова отправился в путь, и тут Омар почувствовал, как его кто-то пихнул в бок. Он обернулся и увидел лицо светлокожей девочки.

— Вот, держи, — сказала она, и Омар взял палочку, которой девочка в него ткнула. Потом она вытащила еще одну откуда-то из своего платья и демонстративно начала ее грызть.

— Что это? — поинтересовался Омар.

— Сахарный тростник, — ответила девочка и выплюнула несколько волокон сахарного тростника.

Омар попробовал диковинный продукт. На вкус тростник был кисло-сладкий и хорошо утолял жажду.

— Хорошо, — сказал мальчик, — спасибо.

— Можешь взять еще, если хочешь, у меня их много. — При этом она убрала в сторону длинный платок, намотанный на голове и вокруг шеи и свисавший от груди до пола. В некоем подобии фартука лежал узелок с сахарным тростником.

— Мы собирали урожай сахарного тростника. Все здесь собирали урожай. Они платят три пиастра в день, детям — половину.

Омар внимательно посмотрел на девочку, а она, казалось, поняла, какие мысли вертелись у него в голове.

— Сейчас ты, наверное, хочешь узнать, — произнесла она, — получала ли я три пиастра, так? — И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Три пиастра. В этом году впервые я получала три пиастра. Всего сорок два за две недели. А вместе с моим отцом — восемьдесят четыре пиастра. — При этом она ткнула пальцем в сторону лысого мужчины, который дремал и потел, сидя на металлическом поручне.

— Мне шестнадцать, — сказала девочка, — а тебе?

— Четырнадцать.

— Меня зовут Халима, а тебя?

— Омар.

Халима стащила с головы платок, и Омар увидел ее черные гладкие волосы.

— Откуда ты родом? — спросила Халима.

— Я из Гизы, — ответил Омар. — Еду в Луксор.