— Товарищ полковник! А что конкретно вас интересует?

Какой черт и куда в тот момент толкнул Льва, он потом и сам не смог бы сказать, но на этот вопрос сухо ответил, что это тайна следствия. Никифоров промолчал, и Гуров принялся изучать личные дела. Вот уж когда он проклял тот момент, когда отказался от чая, потому что от пыли в горле очень скоро начало першить, да и чихал он периодически. Он просматривал папку за папкой, но не мог найти ничего, что ему помогло бы, потому что из нужных ему людей кто-то вышел в отставку, кто-то перевелся в другие части, кто-то вообще уже умер. Ему оставалось просмотреть всего несколько личных дел, когда он, взяв очередную папку, увидел надпись «Майор Никифоров Валерий Николаевич» и, открыв ее, прочитал, что лейтенант Никифоров по окончании военного училища в 1986 году был направлен для дальнейшего прохождения службы в эту воинскую часть и назначен командиром взвода. Вот тут-то Гуров и проклял в очередной раз свой характер! И принялся думать, как ему теперь наладить отношения с майором, который обязательно должен быть в курсе того, что же тогда произошло, ведь кто ближе всего к рядовым, как не взводный? Наконец придумал и, повернувшись к майору, спросил:

— Валерий Николаевич! У вас обыкновенной водички не найдется, чтобы таблетки запить? Панкреатит разыгрался так, что сил нет. Дома-то диету несложно соблюдать, а вот в командировках… Ешь что попало, а потом расплачиваешься.

— Конечно, товарищ полковник, — ровным голосом ответил ему Никифоров и, неловко поднявшись из-за стола, налил ему в чашку воды из стоявшего на тумбочке графина.

— Я смотрю, у вас со здоровьем тоже не очень? — сочувственно спросил Лев, приняв две совершенно ненужные в этот момент таблетки.

— Ранение, — кратко ответил Никифоров. — Вот, дали дослужить до отставки.

— Чечня?

— Она самая, — подтвердил тот, не проявляя, однако, ни малейшего желания вступать в разговор.

— Ну, когда на войне солдаты гибнут или ранение получают — это одно дело, а вот когда в мирное время в армии — совсем другое, — заметил Лев и, достав фотографию парня, показал ее Никифорову: — Вот он, как мне кажется, здесь у вас погиб.

Тот внимательно посмотрел на фотографию и будничным тоном произнес:

— Егор Пахомов. Хороший был парень, чистый и светлый. Земля ему пухом.

С трудом скрыв вздох облегчения, Лев пояснил:

— А ведь я именно из-за него сюда и приехал. Скажите, кто может за него мстить?

— Он детдомовский. Вроде бы у него два младших брата были и невеста. Добавить мне больше нечего, — сухо ответил Никифоров.

— Валерий Николаевич! — извиняющимся тоном сказал Гуров. — Ну не обижайтесь вы на меня! Не знаете вы, что такое панкреатит, когда сам себе не рад и на людей бросаешься!

— Не знаете вы, товарищ полковник, что это такое, когда внутри все постоянно болит, а не временами, — парировал тот.

— Ну простите меня, — совсем уже сдал все позиции Лев. — И не надо со мной так официально! Меня Лев Иванович зовут!

— Ладно! — Майор отложил свои бумаги в сторону. — Что вы хотите знать?

— Все с самого начала, — ответил Лев, демонстрируя самую явную готовность слушать.

— Мы с Лихомановым сюда вместе после училища попали. Гнилой был человечишка. Мне взвод нормальный попался, а у него были трое старослужащих, таких сейчас отморозками называют. Борис Грищенко, Григорий Гаврилюк и Юрий Герасимов. Гришка у них заводилой был. У него отсрочка от армии была, потому что он еще чуть ли не в школе женился, вот и призвали его, когда его сыну три года исполнилось. Их здесь прозвали «Три Гада». Они с самого начала скорешились и еще салагами «дедам» такой отпор давали, что их не трогали. А уж, когда они сами «дедами» стали, для молодых тут ад на земле начался. Лихоманов с Гадами быстро общий язык нашел — зачем же самому трудиться, если они за него всю работу делали. У нас много выходцев из Средней Азии было, так те, чтобы их Гады не гнобили, «травкой» откупались, которую им родственники или с оказией передавали, или сами привозили. Понятно, что это риск и статья, но ведь жизнь собственных детей дороже. Лихоманов тоже «травкой» баловаться стал. А весной 1987 года у него во взводе Егор Пахомов появился. Парень — чудо! Добрый, веселый, отзывчивый. Любили его все. А такие люди для Гадов хуже, чем серпом по одному месту. Вот они за него и взялись. В общем, через два месяца не стало Егора.

— Они его убили?

— Да, повесили, — кивнул Никифоров. — А перед этим, обкуренные, еще и поиздевались всласть.

— Вот так? — Лев протянул ему фотографии.

Никифоров внимательно просмотрел их, а потом сказал:

— Да! Так и было! А кто это?

— Сын Грищенко, единственный ребенок в семье, — объяснил Гуров. — Но сначала, как я понял, расправились с ребенком Гаврилюка или Герасимова, потому что кто-то из них Бориса письмом предупредил. После этого Грищенко перепугался насмерть и попытался сына в Москве спрятать, но его и там достали. Борис, когда об убийстве сына узнал, с тяжелейшим инфарктом слег, а уж когда ему эти фотографии и снимок Егора прислали, получил инсульт и умер. Но, как мне кажется, перед этим брата Грищенко и его родителей убили.

— Вендетта? — задумчиво протянул Никифоров и уже увереннее добавил: — Да, похоже, что она. У нас тут тоже трупов хватало.

— И здесь? Валерий Николаевич! Что было после того, как Егора убили?

— А что могло быть? Скандал никому не нужен! Тем более командир части должен был вот-вот генерала получить, а тут такое! Оформили все как самоубийство. Ну тут уж против Гадов все поднялись! Били их несколько раз смертным боем, чудом выжили. В общем, понял командир, что «светят» ему еще три трупа, вот он, какие-то связи подключив, и отправил их дослуживать в другие места. Пока шло следствие по факту якобы самоубийства Егора, его тело в местном морге находилось, а потом его на родину отправили. А осенью невеста его приехала. На вид лет шестнадцать-семнадцать. Красивая. Особенно глаза. Как два омута. Темно-темно-синие. Беременная она была, и срок уже приличный. Не поверила она в самоубийство жениха и, как уж организовала, не знаю, но гроб открыли, а там… Какое уж самоубийство, когда на парне места живого не было? Вот она и приехала за правдой. У нас тут рано холодает, а она одета кое-как, пальтишко на животе не сходится, дождь хлещет, а она возле КПП стоит и требует, чтобы ее к командиру части пропустили. Только кто же ее пустит? Так она несколько дней стояла и караулила, чуть под машину не бросалась, чтобы с ним поговорить. Не получилось. Тогда она в военную прокуратуру пошла, до самого верха добралась, а там ее тоже погнали. Женщины наши из вольнонаемных пожалели ее, у кого-то из них она все это время и ночевала, а с самого раннего утра — опять к КПП. Видимо, кто-то из женщин ей и сказал, что Лихоманов у Егора взводным был. Подкараулила она его и вцепилась, как клещ. Кричала: «Тебе жизнь человека доверили, а ты его не уберег!» Тот обматерил ее с ног до головы и дальше пошел, а она ему вслед крикнула: «Будь ты проклят!»