Народный Комиссар Внутренних Дел – человек по натуре кроткий и даже, где-то, ранимый, но по долгу своей службы внушающий трепет и содрогание миллионам и миллионам советских граждан. Человек, чьё имя при одном только упоминании поражало в самое сердце и обращало в позорное, паническое бегство многочисленные орды врагов народа, как внутри страны, так и кое-где за её пределами. Этот кремень несокрушимой советской твердыни сидел сейчас за столом своего кабинета на Лубянке, хлопал глазами под пенсне и чувствовал себя натуральным ослом. Что-то ему не нравилось в таком положении вещей.

– Камэн? Какой камэн? Слушай, дарагой, не таратор, объясны толком, да! Какой такой камэн?

– Философский! – привстал для многозначительности очкарик, неистово теребя в руках кепку.

В кабинете повисла тяжёлая, нескончаемая пауза.

– Па-аслущяй, дарагой, – наконец, не выдержал заминки нарком. – Я тебя прашю, честный слова, па-ажялуста, нэ терзай ты так этат кэпка. Обидна, панимаешь! Если я вазму и буду мят, ламат и даже кусат шапка-ушанка, тебе пириятна будет, да-а?

– Простите, товарищ Нарком, – очкарик успокоился и сел на своё место. – Увлёкся.

– Го-о! Пей чай и гавары падробна. Што за камэн такой? Зачем он?

– Видите ли, товарищ нарком, философский камень – это аллегория.

– Да-а? Какой алигория? Зачем?

– Дело в том, что я сконструировал аппарат, обращающий в золото… Как вы думаете что?

– Што я думаю?

– Обыкновенное дерьмо! Самое обыкновенное, которого у нас завались, хоть жо…, простите, очень много. Прошу заметить, вместе с тем, что золото получается самое настоящее, высшей пробы, в слитках и даже с клеймом Центробанка. Вы представляете, если наладить промышленное производство золота из дерьма, то вскоре мы купим весь мировой капитал с потрохами. У них там во всём мире не сыщется столько золота, сколько дерьма у нас тут с вами. Да что там?! В одной только Москве его больше чем во всём остальном мире. Причём, заметьте, запасы дерьма постоянно и безостановочно пополняются без каких-либо затрат и усилий с вашей стороны. Стоит только немного подкормить народ – а лучше много, побольше – организовать приёмные пункты по сбору продуктов его жизнедеятельности – то есть понастроить везде общественных сортиров – и наши с вами законопослушные граждане сами потащат, без какого-то ни было принуждения и в любом количестве. Это же Клондайк!

Очкарик снова увлёкся. Он уже ходил взад-вперёд по кабинету, размахивал руками, пытаясь таким образом смоделировать неисчерпаемые запасы собранного дерьма, настолько живописно рисовал картину будущего процветания социализма, что в кабинетном воздухе даже повис характерный запах этого самого процветания. Наконец, он притомился, упал на свой стул и, залпом выпив стакан остывшего уже чая, уставился своими чистыми, как небесная лазурь глазами на народного комиссара.

Тот сидел, не шевелясь, с исказившимся не то от радости, не то от чего-то ещё лицом и не знал, как ему реагировать и что ответить. В самом деле, предложение было столь неожиданным и столь неформальным, что временами ему хотелось просто шлёпнуть этого нахала, несмотря на всю свою природную доброту и широту души. Причём шлёпнуть без суда и следствия, как самого оголтелого английского шпиона и троцкиста в одном лице. Но с другой стороны, какая-то стахановская увлечённость вопросом и неподдельная искренность очкарика завораживала и как-то удерживала от скоропалительных решений.

Наверное, всё-таки извечный русский вопрос «Что делать?» каким-то невообразимым образом отразился в искажённом гримасой лице наркома, потому что прозорливый изобретатель вдруг с надрывом спросил.

– Как, вы ещё сомневаетесь??? Но я же принёс действующую модель аппарата. Прикажите внести, и я продемонстрирую вам его. И тогда уж… ну я не знаю… если и тогда, то…

Через несколько минут на наркомовском столе лежал самого обыкновенного вида чемодан средних размеров.

– Вот! Вот мой аппарат! Это конечно только модель, но, заметьте себе, действующая. В случае необходимости я берусь собрать промышленный образец мощностью до ста тонн переработки дерьма в день, что на выходе даст объём до десяти тонн самого чистейшего золота. Легко подсчитать, что мировой капитал доживает последние месяцы. Это агония, товарищ нарком.

Очкарик достал из кармана маленький ключик, отпёр замочек чемодана, откинул крышку, под которой действительно оказался какой-то прибор, занимающий собой всё его внутреннее пространство. Нарком внимательно и недоверчиво следил за всеми движениями нахала. В уверенных действиях очкарика было что-то завораживающее, внушающее глупейший, на первый взгляд, вопрос: «А что если и, правда – золото?»

– Вот я набираю секретный код, известный только мне и никому больше, и запускаю аппарат, – в чемодане что-то еле слышно загудело, – …аппарат запущен. Теперь я беру килограмм дерьма. Я специально для эксперимента захватил собачьи экскременты, прошу прощения за поэзию, – он достал откуда-то пакет из плотной бумаги и потряс им в воздухе, демонстрируя тем самым, что в пакете что-то есть, – …кстати, дерьмо может быть самым разнообразным, хоть собачьим, хоть коровьим, хоть человеческим, что существенно расширяет наши с вами возможности. Так вот, помещаем пакет с дерьмом в этот резервуар, закрываем крышечку, и нажимаем «Пуск», – аппарат загудел заметно громче, кроме того, в нём что-то зацокало и даже, как показалось наркому, забулькало, и замигали разноцветные лампочки. Впрочем, это продолжалось всего секунд пять-десять, – …вот, пожалуйста, готово. Что вы на это скажете?

В боковой стенке чемодана открылась какая-то крышечка, из образовавшегося окошечка выехала платформочка, на которой лежал, сверкая гранями, стограммовый слиток жёлтого металла, удивительно напоминающего золото. Очкарик взял его в руку, потряс им в воздухе и передал ошалевшему наркому.

– Эта што? Эта золата? – сконфузился человек в пенсне и брезгливо принял слиток двумя пальцами.

– Ещё какое, самой высшей пробы! Если сомневаетесь, отошлите на экспертизу.

Народный комиссар не заставил долго себя уговаривать, скрытой кнопкой звонка вызвал майора и велел срочно провести экспертизу данного металла.

«Э-э! – думал про себя грозный нарком, с хитрым прищуром взирая на вконец обнаглевшего очкарика. Тот наливал себе уже третий стакан чаю, причём в каждый клал аж по четыре куска белоснежного рафинада, пока майор Алёша пропадал в недрах заведения за изучением неизвестного вещества. – Э-э! Да разве может бит золата из дерма?! Это, канэшьна, нэ золата, а крашеный дермо. А если даже и золата, то значит она биль у него в этот пакет, а нэ дермо. Шютник, я тебе щас пакажю, как смеятса нада мной – сгнаю в падвале, а патом шлёпну, как врага народа. Шалунишька».

Каково же было его удивление, когда вернувшийся майор положил на стол заключение экспертов, из которого явствовало, что исследуемый металл есть не что иное, как самое настоящее золото, причём наивысшей пробы. Что же касается клейма Центробанка, то оно оказалось самым всамделешним. От такого неожиданного заключения стёклышки пенсне как-то вдруг разом запотели, а козырёк кепки приподнялся и принял почти вертикальное положение.