ощущалось как бы по горизонтали. Перед нами открылась длинная двухэтажная галерея с высоченными потолками. Здесь не было привычной атмосферы гипермаркетов или торговых центров, где по ушам бьёт якобы завлекающая музыка и истерическим голосом выкрикиваются рекламные объявления, зазывающие покупателей к кассам. Нас попросту окутал невнятный гул, в котором слились тысячи голосов и шагов. Мы будто бы попали в улей или оказались посреди какой-то промышленной птицефермы, залитой рассеянным светом.

Второе возникшее у нас впечатление носило скорее визуальный характер: то было ощущение дежавю. По всем этим просторным торговым галереям мы уже ходили, но только не в этом веке. Похоже, архитектор Bluewater сознательно подражал парижским пассажам, монументальным торговым рядам, какие строились в XIX столетии в Брюсселе или Милане, отдельным образцам универсальных магазинов и дворцам для проведения всемирных выставок вроде знаменитого Хрустального дворца, сооружённого в Лондоне в 1851 году. Однако очень быстро замечаешь, что здесь это самое ощущение дежавю вызвано столкновением эпох: общая организация пространства заимствована из первой половины девятнадцатого века, а за основу декоративных элементов взяты образцы стиля модерн — того периода, когда на фоне стабильного благосостояния, продолжавшегося до начала войны 1914 года, расцвела буржуазная архитектура «Прекрасной эпохи». И если под стеклянными потолками парижских пассажей царила строгая неоклассическая архитектура, то здесь преобладают изогнутые формы и растительно-цветочные орнаменты, повторяющие традиционные местные мотивы: так, узоры на ограждении галереи второго этажа и на перилах ведущей наверх лестницы напоминают переплетения листьев хмеля – флоры, типичной для Кента, где издавна варят пиво. Эффект мнимого узнавания[20], возникающий от этих архитектурных элементов, которые заимствованы из разных эпох, но которые каждый из нас хоть раз уже видел, создаёт ощущение благостной непринуждённости и тем самым перекрывает чувство инородности, охватывающее посетителей, когда те осматривают здание снаружи.

И всё же первые впечатления не способны раскрыть перед нами весь потенциал механизма под названием Bluewater. По-настоящему понятным он стал после весьма прозаичного инцидента. Подозревая, что нас ждёт любопытная обстановочка, мы благоразумно прихватили с собой фотоаппарат. Когда же наши подозрения оправдались, мы решили сфотографировать сие заведение. Моя подруга достала камеру и сделала несколько снимков. Пару минут спустя нас остановил – разумеется, очень галантно, чисто по-английски — сотрудник службы безопасности, появившийся из ниоткуда и ничем прежде своего присутствия не выдававший: разумеется, бригады надзора за поведением действуют здесь незаметно, словно растворившись в пейзаже. Итак, конченый Блум сообщает нам, не опускаясь до гонора рядового копа или гавканья охранника из супермаркета, что на территории Bluewater фотографировать запрещено.

Обычно подобный запрет действует на военных объектах или же о нём извещают хорошо заметные предупреждающие таблички. По-хорошему, нам впору было бы остолбенеть от изумления, но к тому времени подспудно авторитарный Stimmung[21] этого заведения уже успел на нас подействовать: мы ничуть не удивились такому ограничению самых что ни на есть базовых прав фланёра, так, будто ограничение это было в порядке вещей. Предпочтя уклонение прямому и заведомо проигрышному столкновению, моя подруга сослалась на какое-то исследование из области культурной географии, которое мы якобы проводим. Вопреки всем ожиданиям, упоминание академического механизма пробило брешь в полицейском механизме. Нас тотчас же учтиво попросили пройти за благосклонным цербером на второй этаж, и, миновав вслед за ним несколько неприметных дверей, мы оказались у него в кабинете. Там он сразу, не попросив ни документов, ни удостоверения личности, выдал нам разрешение на то, что сам же запретил пять минут назад, – мы только должны были надеть бейджики, чтобы его коллеги нас больше не беспокоили. И сверх того нас снабдили хвалебно-рекламными материалами в виде роскошно изданного, красочного буклета с описанием проекта и исторической справкой.

Этот эпизод можно сопоставить с определением «диалектики фланёра», которое сформулировал Вальтер Беньямин: «С одной стороны, это человек, который чувствует, будто за ним наблюдают все и каждый, как за настоящим подозреваемым, а с другой – это человек, которого невозможно найти, человек растворившийся. Вероятно, именно эту диалектику и развивает “Человек толпы”» («Пассажи»). Из нашего опыта следует, что с технологиями контроля, применяемыми в Bluewater, раствориться в толпе не получается, а значит, эта диалектика сводится к первому параметру: фланёр – это априори индивид, представляющий опасность. С той только разницей, что при нынешнем всеобщем безразличии к окружающим чувство, будто к тебе приковано чужое внимание, куда менее выражено. В конечном итоге единственный, кто наблюдает за фланёром, – это системы скрытого одновременного слежения и их операторы.

Bluewater построен в форме треугольника: две галереи одинаковой длины расположены под прямым углом и соединены третьей – более длинной и изогнутой. Это замкнутый маршрут, и способ передвижения здесь явно не имеет ничего общего с линейными пассажами, пересекавшими городское пространство: тут, наоборот, нам исподволь предлагают бесконечно ходить кругами. У каждой галереи есть своё название: первые две – это Guild Hall[22] и Rose Gallery[23], третья – Thames Walk[24]: здесь на полу первого этажа серым мрамором выложено русло Темзы от истока до устья и медными буквами обозначены названия различных орошаемых ею территорий, а на стене второго этажа гигантским шрифтом выгравирован текст народной песни «Old Father Thames»[25]. В имеющихся у нас печатных материалах описываются различные типажи покупателей, для которых открыты двери торговых галерей: Guild Hall придётся под душе «искушённым и требовательным потребителям», то есть старорежимным господам, которые приобретают добротные товары, доверяют лишь испытанным ценностям, обедают в элитном ресторане, а вечер коротают в пабе с достоверно воспроизведённым традиционным интерьером и настоящим камином – атрибутом, в подобных местах вызывающим неизменное удивление. Rose Gallery скорее подойдёт «семьям: их там ждут магазины игрушек и детской одежды, игровые площадки и семейные кафе». Очевидно, что эту торговую зону посещают наименее обеспеченные представители среднего класса. И, наконец, в третьей, самой популярной галерее сосредоточены стильные бары и кафе, а также филиалы магазинов с Кингс Роуд и Ковент-Гарден: «Здесь есть всё для молодой публики, неравнодушной к моде». Названия для всех трёх галерей выбраны не случайно, их семиотика отражает богатую и гармоничную гамму чувств: и прославление различных ремёсел, и романтический натурализм, и привязанность к месту. Облегчённая городская вариация на тему «труд, семья, отечество»28, приемлемая и для консервативного избирателя, и для gay либерала, и даже для защитника окружающей среды и ценителя прекрасного. Совершенство этого механизма выражается ещё и в той особой роли, закреплённой за Девушкой[26] мужского пола, которая теперь – точь-в-точь как дамы в девятнадцатом веке – становится