Особенно часто рассказывал десятник Николай Фомич про знаменитейшего енисейского атамана Ивана Галкина. По нему выходило, что все земли за Енисеем и Байкалом его отряды завоевывали. Острогов и зимовий тот основал кучу, якутов под государеву руку привел. Братов (так здесь бурятов называли) уговорил почти без оружия, что случалось нечасто.

И сам Илимский острог тоже он построил. Для меня самым странным было то, что о нём упоминалось в книгах только вскользь, в сносках. О Ермаке, который и сам погиб, и людей своих погубил, народная легенда сложилась, тома и тома книг написаны. Про Пояркова, который само имя свое позором покрыл, песни поют, пароходы его именем называют. Даже о Хабарове любой грамотный человек хотя бы слышал. А о Перфильеве и Галкине – совсем немного. Вот и говори потом, что история всех рассудит. Дрянь она продажная.

К слову, от десятника я впервые здесь услышал о богатом ленском человеке Ярко Святицком – Хабарове. Ярко – это здешнее произношение гордого имени Ерофей. А Святицким его звали по родной деревне, так в Сибири часто прозывали. Его отряд шел на Лену вместе с Галкиным. По словам десятника, был он сильный и хитрый мужик, который любое дело по-своему обернет. Он с братом Никифором всю теневую торговлю по Енисею и Лене держал.

Никифор вез в Сибирь товары из Руси, такие, которые в здешних местах были нужны. Здесь Хабаров менял их на меха. Их мимо таможни везли в Архангельск. Так делали многие купчинушки, хотя карали за такие дела жестко. Но Хабаровы здесь были наибольшие, особенно Ерофей. Даже в Москве его знали; кто-то поддерживал, а кто-то и побаивался. Вот такая картинка. Чем тебе не литература?

Потихоньку в доме становилось уютно. Вечерами мастерил я себе что-то, делал всякие бытовые приспособы, со служанкой своей болтал. Она тоже сидмя не сидела. Вот и становилось лучше жить.

А вечером у нагретой печи отчего не поболтать? Работница моя по-русски вполне прилично говорила. Точнее, только она и говорила. Рассказывала мне про свой народ. Там всё как обычно – богатыри, мистические звери, мудрые шаманы и шаманки, провидящие будущее. Словом, стандартный набор.

Интересно было про три мира. Верхний мир, конечно, был главный, только роль его была в жизни людей не особенно велика. Духи верхнего мира сражались друг с другом, воровали солнце. Тут, понятное дело, появлялся герой, который оное солнце спасал. Нижние духи тоже были не особенно привычными. Они совсем не обязательно были злыми. Чаще наоборот, были покровителями семьи, рода. Самыми же главными были духи среднего мира, где люди и жили. Духи здесь тоже были разными. Были злыми и опасными, способными выпить кровь или наслать болезнь.

Но были и духи – покровители охоты. Эти жили целыми племенами, называли их Кали. Жил, по ее словам, дух в каждом предмете, в каждом дереве, кусте, звере. Был дух очага. Ему она обязательно бросала подношение, затапливая печь.

Но самыми важными были хозяева тайги. Они могли быть и людьми, и зверями. Чаще медведями, но могли оленями или тиграми. Хозяин предупреждал об опасности, мог отвести беду, направить на путь. Но если гневался, то не было духа страшнее. Чаще всего выглядит он как старик. Только одет в рубаху, вывернутую наизнанку. Тут я аж встрепенулся: не иначе, мне сам Хозяин явился! Да и ладно.

Много было духов в тех местах. Рассказывала она про них здорово. Про медведей, которые на самом деле люди, только умершие, или могучие духи, помогающие хорошим людям и мешающие плохим. Рассказывала про страшных духов, что нагоняют сон, за которым смерть приходит. Про богатырей, которые с теми духами, прикидывающимися то змеей, то волком облезлым, сражаются. Про то, как шаманы с духами разговаривают. Если бы наши гиды так умели рассказывать про Хабаровск, отбоя бы от туристов не было.

Как-то спросил ее в шутку:

– Ты, наверное, сама шаманка?

– Я был совсем слабый шаманка, – чуть коверкая слова, отвечала она.

– А с духами говорить можешь?

– Можешь, только они теперь плохо со мной говорят, – печально отвечала служанка, показывая на крест. Типа с христианами духи не говорят. Хотя, как я понял, христианский бог для нее – дух верхнего мира. Их почитают, но стараются не связываться. – Только Дуннэ со мной говорит.

– Кто такая Дуннэ?

– Это Хозяйка. Она всё знает. Она дает ребенка, оленям приплод дает, волкам. Женщину защищает.

– А про мою судьбу можешь у нее спросить? – тут я уже почти серьезно говорил. Шут его знает, как-то же надо понять: почему я здесь?

Не сразу, но она согласилась спросить духов обо мне. Оно, конечно, не вполне христиански, да и не по фэншуй. Но уж очень меня подмывало.

В крещении дали моей гадалке имя Елена. Леной и я ее звал. Так вот. Одевалась она в обычную русскую одежду. Только что кожа желтее да лицо круглое. А так баба и баба. Немолодая, крепкая, за словом в карман не полезет.

Сказала она мне на лавке лечь, а сама в свою коморку ушла. Долго ее не было. Потом заходит – я аж обалдел – в каких-то своих тунгусских одеждах. Пестрые лохмотья, иначе и не определишь. Все в каких-то завязочках, на голове венец странный, в руке плошка с каким-то варевом. Мне подает и говорит: «Пить надо, иначе духи не придут». Не хотелось травиться, но что делать, сам же попросил. Выпил. Горько, но терпеть можно.

Лег опять на лавку, жду, что дальше будет. Поначалу ничего и не было. Ленка маленький такой бубен достала и давай по нему настукивать, возле меня кружиться, что-то нашептывать. Потом от нее какие-то змейки световые пошли. Не знаю, как описать это. Может, не змейки, а вихри из света. Комната поплыла, стала размываться.

Я вдруг увидел себя совсем юным, с мамой и папой. Мы идем по улице Карла Маркса – так тогда называлась центральная улица Хабаровска (сейчас она частью осталась Карлой, а частью стала улицей Муравьева-Амурского). Идем мы в детский парк. Солнце светит, радостно всё. И так на душе тепло, что просто невозможно.

Потом опять стали змейки наползать. Вот я уже в мастерской, вытачиваю какую-то деталь для очередного арбалета. И так всё реально. Металл чувствую, тепло от нагревателя. Словно жизнь заново проживаю. Много таких картинок появлялось. Первая любовь была, Люда была с ее эльфийскими песенками, башня Инфиделя. И все они змейками смывались.

А потом уже здешние пошли. Всё больше бои. И врагов с каждым разом всё больше. Накатывают и накатывают. Вдруг всё исчезло. Осталось лицо какого-то немолодого узкоглазого мужика. Смотрит он на меня пристально, ждет чего-то. Потом и вовсе мгла накатила, ничего не осталось. Я от огорчения чуть не заплакал.

Чувствую, Ленка меня теребит. Говорит: «Вставай, Кузнец. Духи больше говорить не будут».

Открыл я глаза. Лежу на той же лавке. Ленка уже в нормальной одежде сидит.

– И что, – спрашиваю, – тебе духи сказали?

– Духи много сказали, – говорит она. И смотрит на меня сердито так и встревоженно.

– Ну, говори!

– Сказали, ты – не из нашего мира. Ты не хотел сюда, но попал.