Неизвестно, насколько хватило бы его решимости, если бы несмерть бабы Клавы. Старушка умерла в октябре. Скоропостижно. Уснула и непроснулась. Врачи сказали, оторвался тромб.

Хоронили ее всем поселком. У гроба Базиль по-детскирасплакался, а маленький Митя, пока не понимавший, что такое горечь утраты, егоуспокаивал – гладил по голове, целовал в мокрый нос.

После смерти бабы Клавы дом, который Базиль с такимстаранием ремонтировал, достался дальней родственнице старушки. Пришлось семьеГолушко из него вымататься. Собрав пожитки, взяв в одну руку Митю, в другуюкошку Мурку, Базиль пошел на станцию. В город он возвращаться не собирался (тамон точно сорвется), но и в Решетове оставаться не хотел. А вот соседний городокКалинов, небольшой, уютный, спокойный, как нельзя лучше подходил для жизни.Туда Голушко и переселились. Сняли дом. Базиль собрался определить Митю в ясли,но тут возникла большая трудность. А заключалась она в том, что по документамон приходился Мите… никем. Дяденькой чужим. Гражданином, не имеющим на ребенканикаких прав. Отцовство его ничем не подтверждалось – анализов на ДНК в товремя не проводили, а родимое пятно на заднице для бюрократов не являлосьдоказательством. Но Базиль эту трудность все ж таки преодолел, – спасибокурортным лохам, чьи бабки пошли на взятки всевозможным чиновникам.

Когда страсти с документами поутихли, а шальные денежкикончились, Базилю пришлось устраиваться на работу. Устроился. В часовуюмастерскую. Гибкие пальцы карточного шулера отлично справлялись с малюсенькимишестеренками. Конечно, Василий не распрощался со своим основным занятием, нотеперь играл очень редко и очень осторожно – боялся вляпаться. Посадят, аребенка куда девать?

Так и жили: Митя ходил в сад, потом учился в школе, Василийработал в мастерской, вечерами подкалымливал на дому, чиня всевозможныемеханизмы. По выходным семья Голушко отправлялась на природу, то на лыжахпокататься, то порыбачить. Когда Митрофан окончил школу, Базиль решил, чтонастало время перебираться обратно в город – в Калинове высших учебныхзаведений не было, а сын хотел учиться только на юриста.

Перебрались. Базиль обменял свою старую квартиру на «двушку»в новом городском микрорайоне. Старший Голушко устроился на работу втелемастерскую, младший поступил на юрфак, заявив отцу о своем намерении статьследователем. Это известие повергло Василия в шок (ментов он по старой привычкенедолюбливал), но у него хватило ума не препятствовать сыну – толку все равноне будет, а отношения испортятся. Тогда же Базиль прекратил играть. Совсем. Онпонимал, что теперь не может себе позволить даже минимальный риск: умилиционера не должно быть отца зэка.

Поначалу без игры было трудно, но так как у Базиля было двестрасти: карты и женщины, то он восполнил недостаток одного избытком другого.Любовниц Василий менял, как когда-то партнеров по покеру, то есть очень часто.Он так и не женился, несмотря на то, что желающих влиться в лоно семьи Голушкобыло немало – по Базилю сходили с ума все: соседки, коллеги по работе,родительницы одноклассников, учительницы сына, врачихи, а затем Митиныодногруппницы и преподавательницы. Но Василий решил, что их семья будетсостоять из двух членов до тех пор, пока не женится Митя.

Но сын такого желания не изъявлял, ни в двадцать, ни вдвадцать пять, ни в тридцать. Созрел он только в тридцать два, когда отец уженачал беспокоиться, не влился ли его Митенька в стройные ряды гомосексуалистов,или того хуже, импотентов. Но не влился, как оказалось, поскольку сын наконецокольцевался.

Итак, Митя привел в дом жену: милую, тихую, нежную Сонечку.Где только откопал такую незабудку? Личико одухотворенное, голосок тихий,волосы в косичку, все три платья закрывают колени. То ли училка, то ливоспиталка. Естественно, писала стихи и много читала. Была чистюлей и очень любилаготовить. До замужества жила с мамой и кастрированным котом. Ей было чуть затридцать, но она, как пить дать, до первой брачной ночи оставаласьдевственницей. Базилю она нравилась. Конечно, сам он на такой пресной особеникогда бы не женила, но для Мити она была просто находкой.

Первый месяц молодые жили хорошо: Сонечка вязала салфеткикрючком, пекла блины, убиралась, стирала и гладила, а ночами читала мужу стихи(точно, читала – Базиль под дверью подслушивал). Мите, судя по всему, все этонравилось, даже ночные рифмочтения. Но через какое-то время стал Базильзамечать, что сынок приходит с работы все позже и позже, блины ест с меньшимаппетитом, а стихов вообще не слушает – храпит ночами так громко, что окнадрожат. Любовницу завел – решил Базиль и очень за сына порадовался. Оказалось,зря, ни о какой любовнице и речи нет, просто Митю до зубовного скрежетараздражает его милая, нежная, идеальная жена. Все в ней: ее голос, походка,косичка; все, что она делает: салфетки, пироги; все, что сочиняет: стихи,поэмы, оды – все это Митя не выносил!

Это от сексуальной неудовлетворенности, решил Базиль, и далсыну совет: «Разводись».

Митрофан развелся и больше не предпринимал попыток не толькожениться, но даже завести с женщиной полусерьезные отношения. Так до сих пор иживет монахом, думая только о работе: убегает чуть свет, возвращается глубокимвечером с толстой папкой подмышкой и до ночи изучает ее содержимое. Базилькак-то заглянул в одну, хотел проверить, не посматривает ли сынуля втихаряпорнофотографии, прикрыв их картонной папкой с надписью «Дело», но нет, вместособлазнительных красоток на снимках были изображены трупы далеко несоблазнительного вида… Это как же надо любить свою работу, чтоб по собственнойволе глазеть на такое безобразие в часы досуга! Хоть бы в кафе сходил, в кино,в стрипклуб, наконец, так нет, сидит вечерами на диване, грызет сыр стухлятиной и читает свои дела с таким увлечением, будто это великиепроизведения гениальных авторов…

Пока Базиль гонял в голове эти мысли, к церковному заборуподгребла куча оборванцев, вынырнув из-за мусорных бачков, стоявших во дворесоседнего дома. От нее отделился один: рябой, синеносый, с бельмом на глазу, ивихлястой походкой направился к сидящему на каменном выступе Голушко.

– Ты че тут расселся, дядя? – спросил он, смачносплюнув через гнилые зубы. – Здеся все места заняты.

– Я просто сижу, отдыхаю.

– А ну катись отсюда, гнида, пока тебе бока не намяли!Здеся просто не сидят, понял? – И воинственный нищий сунул под нос Базилюпокрытый цыпками и волдырями кулак.

Василий, прищурившись, глянул поверх кулака в глазаоборванца и процедил:

– Ты на кого батон крошишь, вша поднарная?

– Че? ?? опешил рябой.

– Ты кого «гнидой» обозвал, чмо? Да за такиеслова… – Базиль продемонстрировал свой кулак: крупный, покрытый старымибелыми шрамами и такими же старыми синими наколками. – За такие слова ятебе глаз на жопу натяну… Понял?

Даже несмотря на то что за последние десятилетия тюремныйжаргон сильно изменился, рябой Базиля понял.

– Прости, братан, – пробухтел он, пятясь. –Прости, не врубился я, что к чему… Думал, ты тут поработать решил, а у насстрого – чужаков без прописки не пускаем…