— Как же хорошо! Лори, неужели ты каждое утро встречаешь вот с этим великолепием?

— Ну, честно говоря, обычно я встаю чуть позже. Но рассветы у нас действительно хороши. Особенно в прерии. Вот когда я поеду к Гаю в «Эль-Брухедо»…

— Зачем это ты туда поедешь?

— Это дальние ранчо и пастбища. Ковбои не ходят по врачам, но осмотреть их не мешает. Кроме того, я повезу вакцину для коров. Их нужно привить перед выгоном в прерии на все лето.

— Ты еще и ветеринар?

— Там каждый пастух ветеринар, но к моим советам они прислушиваются. Поедем вместе?

— Не загадывай так надолго вперед…

— Рой, ты чего? Это будет через пару-тройку дней. Я хочу успеть на юбилей — меня, между прочим, пригласили. В «Эль-Брухедо» я пробуду дня три, так что на все про все — неделя, не меньше. Пожалуй, тебе и в самом деле лучше остаться. В больнице должен быть хирург. На всякий случай.

— А как вы обходились до этого?

— Я старалась обернуться быстрее, а доктор Грей меня подменял. Как-то обходились. В принципе, если ничего страшного не случится…

— Я был на дальних пастбищах двадцать лет назад. Кошмар какой… Наверное, все изменилось?

— Не угадал. Прерия за последние пять сотен лет вообще не менялась. Индейцев стало меньше, а так…

— Чирикахуа и Недн-Хи. Люди-воины. Папа о них мог рассказывать часами. В молодости он объехал верхом всю южную границу, видел настоящие индейские стоянки и деревни. Говорить мог, как настоящий апач. И всегда их жалел. Говорил, что техасские рейнджеры — национальная гордость Америки — были кровавыми убийцами, истреблявшими индейцев, словно животных.

— Дядя Кейн — замечательный человек. Рой, я пошла спать.

— Куда?

— Вот мой дом. Вон там, на втором этаже, моя комната. В ней моя кровать.

— А почему свет горит?

— Потому что мои мама и сестрица ждут, когда я расскажу им подробности сегодняшнего вечера.

— О, Литл-Сонора! Узнаю тебя, город, лишенный утренних новостей. Ни один новостной канал не догонит по скорости языки местных…

— Рой Роджерс! Мы говорим о моей матери и моей сестре.

— Ладно, не сердись. Спокойной ночи, вернее, доброго утра. Да, Лори…

— Что тебе еще?

— Я хотел сказать… Отличная работа, коллега. Вы — прекрасный врач.

— Спасибо. До встречи.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, а затем побежала по светлеющей в утренней мгле песчаной дорожке. Рой стоял и смотрел ей вслед.

Уже очень давно у него не было так легко и спокойно на душе.

Вообще-то, входя в дом, я изо всех сил надеялась, что эти неугомонные Флоу — моя мать и моя сестра — все же улеглись спать, потому что всем человеческим силам положен предел, и ни одна новость в нашем городке не стоит того, чтобы ложиться на заре. Ну то есть мне так кажется. Особенно если вам и вставать надо тоже на заре.

Мама занялась пекарней двадцать лет назад. С тем же успехом она могла стать мэром, освоить макраме или начать разводить карпов: уверена, что во всех этих начинаниях ее ждал бы успех. Мама Меган — истинная ирландка. Много упрямства, умение и желание учиться новому и явное благоволение небес, иначе говоря, удача. Пекарня Меган славится на весь наш городок совершенно заслуженно — тут вам и свежий хлеб с утра, и домашнее печенье, и булочки с корицей. Чикита, в смысле Салли, помогает маме лет с пяти…

Ну естественно, я ошибалась. Они и не думали ложиться, ужасные бабы. Сидели и травили анекдоты, перед ними на большом блюде лежали остатки имбирных рогаликов, а аромат кофе… что ж, новичок может принять жидкость, находящуюся в кофейнике, за кофе, но только в первые минуты. Стоит попробовать эту черную и густую субстанцию, как сразу понимаешь, что сердечный приступ тебе практически гарантирован. Только мои мама и сестра могут пить этот гудрон без всякого вреда для себя. Соответственно, и спят они мало.

Я встала в дверях гостиной, и мама Меган восхищенно прицокнула языком.

— Что за ласточка, что за девочка! Салли, посмотри, какая красавица у тебя сестра. Бабушка была бы довольна.

Бабушка Кейра, дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни, живет в Ирландии, в городе Роскоммон, ей девяносто три, у нее до сих пор свои собственные зубы и ум, по остроте значительно превосходящий хваленые бритвы «Жиллетт». Я не очень уверена, что бабушка Кейра одобрила бы костюм стриптизерши, хотя широтой взглядов она действительно славится на всю округу. Достаточно сказать, что в возрасте семидесяти пяти бабушка Кейра стала сознательной и верной фанаткой группы «Аэросмит», а уж насчет Боно из «Ю-Ту» — и говорить нечего! Она зовет его сыночком…

Чикита окинула меня критическим взором и хмыкнула.

— У тебя такой вид, будто ты провела эту ночь с взводом…

— Заткнись. И почему это вам не спится?..

— Потому что мы тебя ждем. Рассказывай, как все прошло. Мне в пекарню пора.

Иногда я завидую Чиките. Семнадцать с половиной — это семнадцать с половиной, сразу видно. Весь вчерашний день она моталась по округе на мотоцикле, устраивала приезжую стриптизершу на своем ранчо — да-да, у Чикиты собственное ранчо, доставшееся от отца. Папа наш уехал из этих мест очень давно, восемнадцать лет назад. О рождении Чикиты он узнал от приятелей-дальнобойщиков. Зная характер мамы Меган и справедливо предполагая, что она его все равно на порог не пустит, папа, хоть и на расстоянии, сделал для нас с сестрой все, что мог. Мне от него достались деньги на учебу, Чиките — старое ранчо в шести милях от города, несколько коров и лошадей и довольно симпатичный домик. Как ни странно, а может — вполне логично, но папа угадал с подарками. Я с детства тяготела к знаниям, а Чиките очень нравится возиться с ранчо. Более того, в последнее время оно даже начало приносить доход…

Так о чем я? Ах да, о возрасте моей сестры. Так вот, она носилась вчера весь день, потом всю ночь просидела с мамой в ожидании меня, а через полчаса отправится в пекарню — растапливать печи и ставить первую партию хлеба. Еще через пару часов к ней присоединится мама — и над Литл-Сонорой поплывет божественный аромат горячих булочек с корицей…

Надо быть идиотом, чтобы не любить этот город!

— Чего? Ты про кого это?

Я посмотрела на ближайших родственниц и сообразила, что последнюю мысль высказала вслух. Теперь от них не отвяжешься.

— Я о Рое Роджерсе.

Мама Меган нахмурилась:

— Только не говори мне, что у тебя ничего не вышло и он все равно уезжает!

— Он остается на полгода, но с отвращением. И еще он твердит про то, что не может здесь оставаться, у него какие-то темные делишки с Эбигейл Лапейн, он божественно целуется и сделал великолепную операцию малышке Сэнди Викерс.